| Кокон
Говорят, я сгинул в Подмосковье,
Я молчу, как рыба, крыть мне нечем,
|
Борис Штерн и его "оболочка" |
Но во мне, как в мартовском тумане,
что-то тает, что-то происходит.
Пузырится, бродит и шаманит
варево неведомых гормонов.
И порой мне кажется: я - кокон!
Что во мне преемник мой стучится.
Вдруг раздастся легкий дребезг окон,
я осыплюсь старой черепицей...
Выйдет мой двойник, матерый, зычный,
мертвой хваткой схватит след горячий
и в тумане канет быстрым шагом.
1986
Простейшие чувства
Настолько безветренно было в ту полночь и пусто,
что в дымке предместья висели и пахли жилищем
желания, зависти, страхи - простейшие чувства,
от пьяных восторгов, до грусти о завтрашней пище..
Одною мечтой о достатке был густ, как сметана,
сам воздух кварталов, прохладный к исходу сезона.
Усталая похоть стелилась по жухлым газонам,
и вялая злоба вползала, как запах метана.
На стройке сгустились флюиды унылого блуда.
Витали сомненья под кленами детского сада.
На темных задворках из странной дощатой хлабуды
текла чуть заметная струйка тщедушной досады.
Но было бессмысленным медленных чувств половодье -
подобно театру без зрителя тужился город.
Одни лишь собаки, дворовые волчьи отродья,
щетинились, скалились, жались к кустам и заборам.
Рябая лунища за свалку плелась небесами,
и дряхлое время тянулось, часы за часами,
сливаясь в недели и годы последней декады
какой-то эпохи. Эпохи чьего-то заката.
Мы жили в то время, мы были не так уж и плохи.
Простейшие чувства нас, грешных, порой выручали
от злейшей кондрашки, чтоб медленно, в меньшей печали
дожить до скончанья какой-то забытой эпохи.
1994
Апокалипсис отменяется
Урожденный счастливец! Пока Земля
держит путь за Солнцем во млечной гуще,
в сенокосную полночь ступай в поля
за глотком созвездий на сон грядущий.
Бетельгейзе, с адских дрожжей разбухши,
тяжело мерцает багровой тушей.
Прожигает короткую жизнь Денеб.
Юной стайкой летят из гнезда Плеяды...
Все кишит и искрится! Какого ляда
пыль догматов долдонит о Cудном Дне?
Сводный хор лягушек, цикад и иже
с ними, в такт мерцанью крещендо выжав,
задает концерт - в небесах аншлаг.
Бледный ангел с трубой улетел, унижен.
Сто пророков покинут сей мир таким же,
сто пророчеств гневно излив в дуршлаг.
Недосуг терзаться больной дилеммой -
кто ты есть: венец или червь Вселенной -
шире шаг на шабаш толпы стогов!
Кто сказал - "венец-или-червь"?!... - Ты путник
молодого пространства! Пускай запутан,
да прочтется ребус твоих следов!
Апокалипсис сорван. Звезда с звездой
обсуждают прелести знойной Веги.
В их лучах все живое само собой
держит путь от Альфа к вратам Омеги.
1995
Стройка
Как только над старою стройкой взошло светило,
ожило железо, пошли скрежеща в натуге
колеса и шкивы. Их пение в ржавой муке
звучало как стоны любви молодых дебилов.
С языческой яростью грянул двутавров грохот.
Пернатые в бурной истерике дали драпа.
Взошли на подмостки смурные герои в робах.
И всю авансцену покрыл монолог прораба.
Матерый монтажник, взмахнув дирижерским ломом,
воскликнул "х...ь!". Повинуясь сноровке мага,
в тугое гнездо как по маслу вошла колонна,
фаллической мощью похлеще бревна Приапа.
Так дрогнул замшелый кремень долгостроя. Браво!
Свершился катарсис - по Фрейду. По смыслу пьесы
в финале по булькам толчками текла отрада,
и крякали смачно. Унялся оргазм железа.
Пустыня
Гадюк и ящериц с камней
при странных звуках разом сдуло.
Бредут четырнадцать теней -
шесть человек и восемь мулов.
Погонщик, брани не жалей!
Идущий первым, шире шаг!
И остальные - веселей!
Покуда живы, шире шаг!
Четвертый лег лицом в зенит,
у первых трех глаза пустые.
"Ну вот и все" - в тиши звенит...
Так и не кончилась пустыня.
Погонщик, мулов подымай!
На час - четвертого в седло.
Бурдюк последний выжимай!
Еще чуть-чуть, Богам назло.
Зажаты души в кулаках.
Взойдя на третий косогор,
шепнул последний: "Облака!"
- Ошибка! Это шапки гор.
О, даль блистательных снегов!
Кровь мулов выпита до капли...
Что лишних тысяча шагов?
Но шестеро, шатаясь, встали.
Они бредут, как в горле кость
у логики, за милей милю.
И что сильнее - смерть иль злость,
никто не знает. Или - или...
Уж век прополз, как хищный жук,
довольный легкою поживой.
А те - бредут. Я им твержу:
- Держите шаг, покуда живы!
1981
Когда отдыхают боги
Бурный век на исходе.
Боги устали в дороге.
Знаете, что происходит,
когда отдыхают боги?
Когда отдыхают боги,
на бирже дела в порядке,
нет ощущенья тревоги,
добрый овощ растет на грядке,
дороги скатертью стелются,
мода полна изыска.
Во всем не хватает безделицы -
крохотной Божьей искры.
Посещая соборы скопом,
верит мир белозубых улыбок
публикуемым гороскопам.
Боги засыпают, как глыбы,
а поток мировой истории
разливается исполинской лужей,
сонною акваторией,
где плавают наши души.
В смутном чувстве подвоха
дернешься и застынешь...
А твой омут годы и годы
окружают глухой пустыней.
Но есть неуемные души,
что в самый разлив застоя
выползают на сушу,
как рыбы в палеозое.
И высохшие, как кремни,
одиночные первопроходцы
проходят пески безвременья,
припадая к древним колодцам.
И человеком затерянным
в безвестье на бездорожье
из каменно-черствой материи
высекается искра Божья.
И тут просыпаются боги,
встают, разминают конечности
и идут. И процесс производит
впечатление вечности.
1993
Сон как сон
Я случайно запомнил дорожный сон.
- Наклоненный луг, бесконечный склон...
Вверх иду, далеко подо мной на ладони
Подмосковье, вон мой город, мой дом.
Всюду теплый, как шуба, искристый снег.
Вдруг торжествующий сиплый смех.
Два толчка, и по воздуху - с пеньем лыж,
мимо скал, в направленье знакомых крыш.
К трем березам, густым от ворон и гнезд,
я спускаюсь, и вровень встают леса.
И висят над плоской землей, как гнет,
плоские осенние небеса.
Ухожу тяжкой поступью патриарха,
утыкаюсь в нелепый лепной фасад.
Сомневаясь, иду сквозь сырую арку,
в каменистый замшелый сад.
Любопытные ласки шныряют в хаосе глыб,
а внизу из бездонного озерца
пучеглазые морды медлительных рыб
выплывают меня созерцать.
В их глазах - магнетизм неизбывной тоски
неподвижных сирых глубин.
Ухожу. Под ногами гнусавят пески
с переходом на чавканье глин.
К черту слякоть! лечу, разбежавшись вскачь,
с треугольным крылом в небо птичьего лета,
над хрущобой, над линией передач,
через свору ворон ошалелых.
Залетаю выше труб заводов и ТЭЦ,
за Рязань - на контуры гор!
А внизу мне машет рукой отец.
В город детства сажусь, во двор.
Там меня назначают учеником
средней школы сонной и ленной.
Вызывают к доске. Проглотивши ком,
отвечаю "Происхожденье Вселенной".
Про Большой Взрыв талдычу, но чую - не то!
Дотянувши до планковской пены едва,
признаюсь, что ответа не знает никто...
И учитель выводит "два".
Продолжение сна позабыл. И хорош!
Не ищите в нем тьмы аллегорий.
И фрейдятины выйдет едва ли на грош.
Сон как сон, и не боле.
1993
Время сов
На проспекте редеет шуршащий поток.
У метро собирают последний лоток.
И последний киоск
запирают на ржавый засов -
начинается ночь - время сов.
Совы-птицы бесшумно слетаются в дол.
Совы-люди угрюмо садятся за стол.
И кружит сова в лабиринте крон,
чуя каверзы мрака матерым нутром.
И плывет напрямик вместе с твердью стола
сквозь извивы времен человек-сова.
1993
Электрический шок
Мне знакома депрессии мутная лень,
темной Леты под ухом плеск.
Костенеет нога... - Я и так не олень,
как я медленно движусь на блеск!
Врежь мне молния! Дай электрический шок!
дай мне злость скрипучих шагов.
Долог путь. Дотащу ли костей мешок
до реки, до звезды, до снегов?
1993
Вечные темы
Тарабарщину дня ночь прогнала взашей.
Моя келья к пяти - лазарет для ушей.
За спиной - вековечные тени,
где витают под видом летучих мышей
рукокрылые вечные темы.
Предо мною, заляпанный чаем, лежит
на листках на клочках допотопный сюжет,
безнадежно избитый в веках.
Усмехается, гад, ускользает, шуршит,
рассыпаясь в медвежьих руках.
Все избито, что вечно! Алмазную нить
натянуть и пройти над водой
с каждым веком труднее. Не будем винить
музу бедную. Скажем "Отбой!"
Все сгребем, уберем в средний ящик стола,
где одна из элегий семь лет проспала -
видно я не дозрел до сих пор.
Пусть лежит, подождем, пока будет смола
вместо пота сочиться из пор..
1993
Туда!
По заказу С.Фесеева написать "про любовь"
"...Пойдем туда, сменив свое обличье!
Там, за завесой дымовых клубов,
В грязи дворов и в облачном величье
Парит и пресмыкается любовь..."
Так пишет индивид мужского пола.
Поди пойми - где движущие нити?
Кто он - романтик? Мученик подола?
Иль просто пышных ямбов сочинитель?
Он стар и сух, но дух его - в броженье.
Плевать, что в дон-жуаны не годится!
Нам всем, во имя жизни и движенья,
Амур вонзает шило в ягодицу!
Итак, над писаниной саксаула
вы можете украдкой насмехаться.
Я ж, отодравши задницу от стула,
иду туда - парить и пресмыкаться!
5.06.1995
Черная дыра
- Вот, папа, ты сказал вчера:
"Открыта черная дыра".
Мне непонятно, что случилось
и где же та дыра открылась.
- Представь себе, звезда светила,
как все нормальные светила.
Вдруг, космос вспышкой истребя,
она упала внутрь себя.
С тех пор у ней такая суть,
чтоб только все в себя тянуть,
а из себя на белый свет
не выпускает даже свет,
Сама в себе заточена.
И потому она черна.
- Ой, папа, стало страшно мне,
что аж мурашки по спине!
А вдруг в один прекрасный раз,
она возьмет да втянет нас?!
- Не бойся, дочка, звездный мир
содержит мало черных дыр.
До них ужасно далеко,
их не увидишь в телескоп.
- Вы с дядей Витей говорили,
что черную дыру открыли.
Значит, вы врали с дядей Витей,
раз ту дыру нельзя увидеть!
- Глупа ты так судить об этом!
Дыру открыли за обедом,
когда она, разинув пасть,
вокруг большой звезды кружась,
чтоб накопить побольше вес,
свою звезду-соседку ест.
О том материя кричит,
шлет специальные лучи.
- Ой, ту звезду ужасно жаль мне,
все это, папа, так печально!
Представь, чтоб кто-нибудь насел
вот на тебя и также б ел!
- Меня уже никто не съест!
Есть от нападок масса средств.
А если б кто-то и посмел,
я б сам его в два счета съел!
1981
Через 1025 лет
Ф.Дайсону
Думал ли ты о судьбе постоянства
блеска светил и вращенья планет?
О, любознательный, выйди в пространство
через десять в двадцать пятой лет!
Только живьем замурованный в склепе
сможет представить твои впечатленья.
Бейся, не бейся: глаза не ослепли -
нечего видеть в мертвой Вселенной!
Уж давным-давно последний колокол
отзвонил по последней земле...
Ничего, кроме мрака и холода,
через 1025 лет!
Но погоди! Слушай вакуум!... Может,
ты ощутишь древним ужасом предков,
трепетом пальцев, морозом по коже -
там обитает немыслимый Некто!
Кто там, бездонный,
живет в абсолютном нуле?!
Помнит ли нас,
у истоков мгновение живших?
Счастлив ли, глядя в беззвездную бездну лет?
Верит ли в Завтра? Свободно ли дышит?
Докопался ли до дна Мирозданья?
Овладел ли ремеслом Творенья?
- Не узнаешь ты, и я не знаю...
Мы - младенцы в утробе Времени.
Если ж он наш бестелесный потомок?
Нас, ненадежных дремучих созданий,
вечный заложник?! - Как тонок дамоклов
шнур топора над судьбой Мирозданья!
Лучше не думать! Ведь нам постоянства
блеска светил и вращенья планет
хватит с лихвой. И забудь про пространство
через 1025 лет!
1982
Антропный принцип
Речь о странной темной тайне Бытия.
Сообщу вам удивительную весть:
чтоб Вселенная годилась для житья,
все должно быть точно так, как оно есть!
Будто кто-то все подстроил - все для нас.
Очень грамотно и ловко - просто ас!
Мой приятель, размышляя, кто б так мог,
рассудил, что только добрый, умный Бог.
Но!
За печатную машинку
усадите обезьяну,
и пускай колотит вечно.
День придет, и обезьяна
без единого изъяна
настрочит сонет Шекспира!
Неумышленно, конечно.
У приятеля фантазия бедна -
он-то думал, что вселенная - одна.
А по мнению новейшей из наук,
их родилось бесконечно много штук.
Им давал законы Случай, а не Ум,
как Бог на душу положит, наобум.
Раз за разом было полное фиаско.
В макромире получался сущий бред.
Микромир - и вовсе хуже страшной сказки:
вместо атомов и ядер - винегрет.
Не вселенные, а полная беда!
Слава Богу, их никто не наблюдал.
...За печатную машинку
усадите обезьяну,
и пускай колотит вечно.
День придет, и обезьяна
наколотит без изъяна
полный курс материализма!
Неумышленно, конечно.
И однажды, вдруг, на бесконечный раз,
подогналось все точнехонько для нас.
Мы возникли, расплодились и живем,
наблюдаем и от радости поем.
Но быть может, искушенный оппонент
скажет мне наедине, как джентльмен:
"Твоя версия убога!
Обезьяна против Бога -
очень слабый, примитивный аргумент".
Что с ним спорить, если в споре нет зерна?
Может, песенка моя и неверна...
..За печатную машинку
усадите обезьяну,
и пускай колотит вечно.
День придет, и обезьяна
без единого изъяна
выдаст вам и эту песню...
Неумышленно, конечно!!!
1984
В созвездии Весов
Там соленое море
лижет теплый песок.
Дюны,
за равниной нагорье
в дымке.
Тихо
на равнине река
колесит по суглинкам.
В полдень разрастаются кучевые облака,
по песку и по плитам хлещут косые дожди,
а на камни нагорья
хлопьями валит снег
недовольно.
Здесь
вот уж шесть миллиардов лет
все как будто бы молит:
"Жизни!!!"
Что молить?!
Видно, акт непосилен Судьбе.
Столько тихих лагун - все в напрасном труде.
Сколько нужно ошибок, отчаянных проб,
тупиков и дорог
и случайных удач!
Цепь причин - то не цепь, паутина, хоть плачь!
Буйный случай в задоре все рвет волосок,
и бесплодное море виновато лижет песок,
и стерильно чисты рассветы
от Земли в десяти парсеках
где-то в созвездье Весов.
1984
Квазар
Анчару
В сухом реестре, полном, как бадья,
диковинок вселенского базара,
в дремучей ойкумене бытия
нет ничего ужаснее квазара!
И ничего квазара ярче нет!
Сто миллиардов звезд затмивши в шутку,
шлет ядовитый ультрафиолет,
как муторный намек о самом жутком.
Он звезды раздирает, как цыплят,
глотая миллионами без рвоты.
Вращаются, сияют и палят
рентгеновских геенн водовороты,
ведущие к исходному нулю,
в игольное ушко - винтообразно,
под горизонт - в могилы абсолют,
в раздавленных пространств слепые спазмы!
Но человек, пред ликом адских сил
не дрогнув, подступив хитрее черта,
квазар уже на четверть раскусил,
погрязнув и застряв на трех четвертых.
О, физик, посвяти остаток дней
ему! Среди научного базара
нет темы долговечней и верней
и, вероятно, хлебнее квазара.
1993