Начало

Середина

Конец

 

Мирон ИЛЮХИН. СЕЗОН ЧУДЕС. Окончание

Глава 14.

Всю дорогу от 32-го корпуса до здания Отдела Ох­раны Острова, расположенного между территорией собственно Комиссии по созданию Машины Времени и жилой зоной Острова, Юрген сладостно изводил своего узурпатора угрозой расправы. Для начала Юрген просто не пустил майора в машину, на которой ообисты (так в народе называли сотрудников Отдела Охраны Острова) прибыли производить арест, и потащил в довольно неблизкий путь пешком. Ведь водитель со сломанной ногой остался в 32-м корпусе, а Филидор вряд ли бы смог рулить с пристёгнутым к руке пленником. Народ, высыпавший вслед за скованными одной цепью, некоторое время сопровождал забавную парочку – кто на кого надел наручники, со стороны представлялось вопросом спорным. Щуплый майор Филидор, лишившихся дюжих подчинённых, отчаянно трусил и держался от пленника настолько далеко, насколько позволяла цепочка наручников. Один раз он даже попытался освободиться от Юргена и бежать от греха подальше, однако тот пресёк поползновения майора, отобрал у него и выкинул в канал ТЭЦ ключ от наручников. Юрген время от времени подтягивал к себе робко сопротивляющегося Филидора и шептал в собственноножно отдавленное, рубинового цвета распух­шее ухо так, чтобы его не слышала толпа:

– Вот я тебя, крысёныш, сейчас в канале утоплю... Зайдём туда вместе и по­сидим под водой в своё удовольствие, ты же знаешь, я шесть минут свободно без дыхания выдерживаю. Давно тебя пора как паршивую заразную тварь извести, чтобы не портил ты людям жизнь мелкими пакостями...

Или, спустя некоторое время:

– Как ты, гнойный прыщ на невинном теле трудового народа, считаешь, размазать мне тебя о забор самому, или отдать на растерзание людям, пышущих супротив тебя праведным общенародным гневом?..

Или, пройдя ещё сотню метров:

– А признайся-ка, противный, куда дел столь уважаемого всеми честными островитянами капитана Перешибайло? С каких это пор гнусная охранка взялась исполнять функции полиции?! Вот сейчас мы мимо бара «Круглый упырь» будем проходить, там я этот вопрос ещё раз задам, и тогда тебе, проти-и-вный, не поздоровится. Знаешь, как в «Упыре» не любят охранку и любят таких мальчиков, как ты, проти-и-ивный?

Скованный ненавистной цепью и жутким страхом, майор злобно думал:

– Вот придём в кутузку, я на тебя, нехороший человек, ещё акт накатаю об оскорблении должностного лица при исполнении обязанностей... – Филидор с горечью осознавал, что без свидетелей он такой акт составить не может, а свидетелей не бы­ло, недаром же Юрген все гадости говорил ему шёпотом на ухо, чтобы не слышала толпа. Да и на толпу полагаться было нельзя, потому что она откровенно Юргену симпатизировала, и уже несколько раз этот разбойник, надо отдать ему должное, успокаивал особо ярых поборников свободы, предлагавших отделить майора от Юргена и приковать обнаглевшего ообиста к ближайшему фонарному столбу.

Лишь когда сопровождающая массовка оказалась отсечена у входа на территорию Отдела Охраны Острова, майор Фили­дор почувствовал себя в относительной безопасности. Ворота уважаемой конторы привлекали внимание тремя гигантскими буквами ООО74-1, служившими источником вечных шуток. Типа, это не буквы «о», а цифры «0», а, значит, туалет полуторного масштаба по аналогии с кроватью. Помимо ООО здесь, в отдельном крыле располагалось и полицейское управление, главой которого был (до сегодняшнего дня?) приятель Юргена Перешибайло. На вражеской территории Юрген прекратил свои хулиганские выходки, настороженно поглядывая по сторонам. На его счастье и на грех Филидора, на первых порах представители Отдела Охраны Острова им не попадались, а полицейские из ведомства Перешибайло, завидев сладкую парочку, вовсе не торопились помогать узурпатору. Как и полагается, полиция недолюбливала представителей ООО, и те отвечали ментам взаимностью. Попытки майора что-нибудь приказать чужим младшим по званию вежливо игнорировались под любыми благовидными предлогами. Только непосредственно у входа в ООО Филидору, наконец, пришли на помощь два субъекта в штатском и без опознавательных знаков, которых майор, однако, уверенно назвал сержантами. Прошипев: «Ты у меня за это ещё заплатишь», Филидор при помощи сержантов освободился от нагло улыбавшегося пленника и приказал сопроводить того в КПЗ. У майора чесались кулаки лично отомстить поганцу, но болтавшиеся тут же в изрядных количествах и явно взведённые непонятным арестом любимого (что называется, без бля!) начальника менты тоже неизвестно в чью пользу свидетельствовали бы. Более того, не факт, что они вообще не предприняли бы в этом случае попытки выйти из правового поля, и не освободили бы закадычного кореша капитана. Численное преимущество, как и полагалось, имела явная полиция, а не тайная. Филидор был хоть труслив, но неглуп, ситуацию просчитывать умел и поэтому ничего, провоцирующего полицейских, делать не стал.

Тюрьмы на Острове, слава Богу, не завели (провинившихся просто высылали с Острова с необходимой передержкой в Муравейнике), а помещения, приспособленные под камеры предварительного заключения, бы­ли больше похожи на неплохие гостиничные номера. Различие заключалось лишь в наличии или отсутствии непрочно вделанных в окна решёток. Всего в подвале здания размещалось пять трёхместных камер предварительного заключения, причём находились они скорее в ведении полиции, нежели Отдела Охраны Острова. Камеры, несмотря на своё невеликое количество, нередко пустовали, ведь только особо опасные преступники, которых на Острове бывало совсем немного, могли рассчитывать на реальное заключение. Но Юргена, похоже, высылать пока не собирались, а качество его преступления ещё только предстояло выяснить. Видимо для этого его и поместили в КПЗ. В камере кроме него уже находилось два человека. Они, устроившись поближе к оконцу, густо забранному за­тейливой чугунной решёткой, резались в крестики-нолики и внимание на вновь при­бывшего обратили не сразу. Юрген подождал, пока глаза привыкнут к полумраку под­вала (свет в КПЗ экономили), и двинулся к свободным нарам.

– Собственно, – задумчиво сказал один из игравших, поглаживая лысое темя, – выигрыш три на три у меня уже есть… Только это же неинтересно – три на три, в рендзю за это, батенька мой, канделябром да по головушке...

Второй из игравших промычал нечто невнятное, но, тем не менее, Юрген уже узнал обоих.

– Здравствуйте, люди хорошие, – сказал он, устраиваясь на нарах и радуясь благополучному соседству.

– Здравствуйте, здравствуйте, – задумчиво сказал Гассан ибн Крутолоб, погла­живая лысое темя, – здравствуйте, коль не шутите... Всё-таки, Марк, вы меня, конечно, извините, но я пойду именно так...

– Вот и вы здесь, – насмешливо сказал Марк Джоржсайт Юргену, – а я уж и не чаял свидеться... Только, знаете что, Гассан, вот здесь маленькая хитрость есть, защитный один ходец, ну просто чудесный... – и он в свою очередь клюнул шариковой ручкой в бума­гу, лежавшую на подоконнике. Они играли эту партию ещё, наверное, минут пятнадцать (Юрген даже успел задремать), и прервало их лишь появление полицейского с тележ­кой, уставленной тарелками.

– Обед, господа, – провозгласил полицейский. В его манере изъясняться и вести себя сквозило что-то явно официантское. Что не удивительно, ведь между персоналом питейных заведений и полицией практиковалась постоянная ротация сотрудников – считалось, что это способствует укреплению порядка. Игроки оживились, оторвали носы от приворожившего их листочка в клеточку и превратились в нормальных людей.

– Присаживайтесь с нами, – гостеприимно сказал Гассан ибн Крутолоб стра­жу порядка. Тот щёлкнул шпорами сандалий, вытянулся во фрунт и отрицательно по­качал головой.

– На службе-с не употребляю! – и, чеканя шаг, вышел.

– Ну что ж, господин Хойницер, поделитесь вашими горестя­ми и печалями и расскажите, как докатились вы до жизни такой, – дружелюбно сказан Гассан ибн Крутолоб, приступая к трапезе. Юрген усмехнулся:

– Не понимаю вашей иронии, уважаемый док. Вы же знаете, что у нас на Ос­трове просто так в кутузку не сажают, и, если вы думаете, что я жертва произвола властей, то глубоко заблуждаетесь. Я действительно совершил правонарушение, в чём сейчас и раскаиваюсь...

– Да бросьте вы паясничать, – махнул рукой Крутолоб, – ничем, кроме высылки на Большую Землю, вам ваше вольнодумство не грозит. И хотя камера прослу­шивается, можете честно признаться в том, что не понимаете толком, за что же вас сюда упекли... А насчёт правонарушений, так вы не загибайте, у нас в этом от­ношении всегда демократия была. Что называется, кто из нас не грешен.

– Да нет, – Юрген засмеялся, – демократия демократией, а Толокно от меня здо­рово пострадал.

– Правда? Вы его побили? – обрадовался Гассан ибн Крутолоб, – ну, наконец-то, я собирался сделать то же самое ещё месяц назад, но, к сожалению, не с моими фи­зическими данными кому бы то ни было физиономию чистить... Вы что же действи­тельно его так сильно отделали?

– В больницу к вам он, может, и не ляжет, но на бюллетень, пожалуй, потянет…

– Отлично, отлично, но ко мне-то честь больно велика, а вот к Скрючичу – запросто и с превеликим удовольствием. Скрючич, лечить, конечно, не мастак, скорее наоборот, но дисциплина у него – не побалуешь, круче, чем в казарме! – Гассан ибн Крутолоб потёр ладошки, приступая ко второму, – кормят, во всяком случае, здесь изрядно, не так обидно сидеть. Вот ещё бы винца накатили страдальцам… Между про­чим, я тоже, в общем-то, из-за Толокна сижу. Донос он, паршивец, на меня накатал, вивисекцией, мол, занимаюсь, и вот я уже вторые сутки по фене ботаю...

Юрген и Джоржсайт дружно засмеялись – настолько не вязалась последняя фраза почтенного учёного мужа с его благородным обликом и обычным интеллигентно-изысканным стилем речи.

– Кстати, господин Хойницер, – продолжал Гассан ибн Крутолоб, аккуратно кла­дя кусочки мелко порезанного мяса куда-то в дебри своей бороды, – не сочтите мои слова за вмешательство в вашу личную жизнь, но мне кажется, что мисс Фёллер зас­луживает с вашей стороны лучшего к себе отношения, и будь я помоложе...

– О, профессор, я, безусловно, учту ваше компетентное мнение на этот счёт, только скажите, как же вы умудрились так напортачить с вашей любимой пациенткой?

– Ах, вы уже в курсе, – помрачнел Гассан ибн Крутолоб, – один только плюс во всём этом, она таки послушалась старика и зашла к вам без приглашения… Да что тут говорить! Осёл я заносчивый и больше никто, а ведь думал о возможном отрицатель­ном влиянии наследственной памяти. Думал и, тем не менее, не отработал даже ме­тодику выявления скрытых наследственных дефектов, всё торопился отрапортовать, вот, мол, какой я передовик... Так элементарно пролететь! – когда Гассан ибн Круто­лоб волновался, он переходил на нормальный разговорный язык.

– Так что же, – осторожно спросил Юрген, – произошли необратимые изменения?

– Да нет, – покрутил бородой Крутолоб, – пожалуй, выход найти можно, но это в некотором будущем. Потребуется не меньше года и ряд довольно сложных экспериментов, чтобы исправить ситуацию, но на данный момент мы можем вырастить Гизелле лишь малоподвижную корявую кочергу, отдалённо на­поминающую ногу. Не уверен, стоит ли выращивать, сможет ли она тогда ходить хоть как-нибудь, поэтому, наверно, разумнее затормозить процесс на нынешней стадии: то, что есть, легче, понимаете ли, таскать… Знаете Ю, кто-то из предков Гизеллы, скорей всего по мужской линии, когда-то очень давно (сама она даже не знает, кто именно), тяжело болел, видимо, очень тяжело, вплоть до деформа­ции генной структуры, а сейчас нам это аукнулось. В общем-то, случай классичес­кий, описан во многих трудах по истории медицины и называется... – Гассан ибн Крутолоб выпалил длинный латинский термин из шести слов.

– Я не знаю, что это такое, но, во всяком случае, видел, – сказал Юрген.

– Так вы даже помирились? – обрадовался Гассан ибн Крутолоб, несмотря на возраст, соображал он очень быстро и правильные выводы делал на основе минимума информации, – так это же прекрасно... Хотя прекрасного тут мало. Мысли, как привести Гизеллу в норму, есть, но... Но для этого надо работать, а не сидеть в КПЗ. Не дай бог, прикроют мою лавочку, тогда даже и не знаю, что делать, и так уже отовсюду погнали, а ошибку надо исправлять. Девчонку-то, такую хорошенькую, испортили…

Юрген слушал Гассана ибн Крутолоба и вспоминал, что ещё сегодня утром хотел закатить ему скандал за дурацкие опыты, но и так видно, что мужик искренне переживает. А главное, если не он, то и никто проблему не решит.

– Послушайте, – сказал Юрген, – а как вы собираетесь исправлять свою пресло­вутую ошибку, ведь, насколько я понял, вещества, отвечающие в организме за форму костей, имеют наследственное происхождение.

– В принципе это достаточно просто. Все проблемы здесь чисто технического свойства. Надо идентифицировать и удалить из организма, точнее из его хро­мосом, участок, несущий ошибочную информацию... Я доступно излагаю? Вполне? Ну и прекрасно. После удаления дефектоносителя должно пройти некоторое время, необ­ходимое для перестройки организма. После того, как он, организм, выйдет па новый уровень, из него можно будет добыть вещества, составляющие основу «Неовита» и «Неоформа». Эти самые новые эликсиры уже не будут нести в себе никаких отклонений от нормы. Затем требуется время на восстановления количества и качес­тва крови, потом приём «Неовита» и «Неоформа», лечение, терапия, восста­новление двигательных навыков, в общем, рутина... Самое сложное – отыскать де­фектный участок хромосом, по сути, полностью просчитать при помощи сложной компьютерной программы генную структуру такого высокоорганизованного устройства, как человек. На это уйдёт по моим прикидкам не менее двух месяцев машинного времени… Грубо говоря, Гизелле придётся потерпеть не меньше, ну скажем, полуто­ра лет... И это только при условии напряжённой работы. Но пока центр мой закрыт, а сам я здесь.

– Но ведь деятельность вашего центра вполне законна и совершенно официаль­на. Да и вообще...

– Вообще-то, конечно. Но меня вежливо попросили пройти ненадолго, чтобы быс­тренько во всём разобраться, и вот уже двое суток держат здесь, ничего не объ­ясняя.

– А вы не пробовали навести справки, попытаться пожаловаться, наконец? 

– Пробовал, – усмехнулся Гассан ибн Крутолоб, – пришёл Фильмодрон, или как его там, принёс мне копию обвинительного акта и сказал, что по моему делу ведётся следствие.

– И всё?

– И всё!

– Странно. Более чем странно… Хотя теперь понятно, почему меня к вам так и не пустили. Динамили-динамили, кучу анализов заставили сдать, желудочный сок, в мозги залезли и так их запарафинили, что у меня и мысли о визите к вам из башки выскочили.

Крутолоб смотрел на Юргена с какой-то странной миной на физиономии – не то кривился страдальчески, не то смех сдерживал. Наконец, сказал:

– Извините, конечно, Ю. Или я, старый, ничего в этой жизни не смыслю, или вы меня бессознательно дезинформируете. Какие анализы в субботу? Какой желудочный сок?

Юрген хотел, было возмутиться, но, поскольку уловил нечто необычное в тоне Крутолоба, подумал, что профессор как раз тот человек, с которым можно посоветоваться и на тему своих личных проблем. Без риска быть сданным в психушку с последующей отправкой на Большую Землю. Юрген не раз ловил себя на мысли, что отнюдь не прочь вернуться на Большую Землю, но, во-первых, этого никак нельзя было делать транзитом через психиатра, а во-вторых, ему вдруг стало интересно. Так интересно, как уже давно не бывало. И поэтому он довольно подробно живописал свой утренний визит в КОЗу (и про хронавта Иванова может быть, тоже стоило рассказать, но пока часть информации, не касавшейся непосредственно Крутолоба, Юрген решил попридержать). Профессор слушал внимательно, хотя по-прежнему недоверчиво. Зато Джоржсайту рассказ очень нравился. Он воспринимал его как забавное приключение, которое сам был бы не прочь пережить. Впрочем, по ходу повествования и Крутолоб становился всё более внимательным и серьёзным и даже начал задавать уточняющие вопросы. А когда Юрген закончил, профессор неожиданно повернулся к веселившемуся музыканту.

–  Послушайте, Марк, а вы по какому поводу здесь? Я, честно говоря, так обрадовался хорошей компании, что не задал вовремя этот вопрос. К тому же, как я понял из рассказа Юргена (тот упомянул о встрече на каре), вы только-только утром были добропорядочным гражданином, а уже сидите в кутузке. Как успели-то?

– Дурное дело нехитрое, – пожал плечами Джоржсайт, – допёр я еле-еле этот дурацкий баллон, нашёл комнату, где сидел Сингх, а там меня уже ждали...

Пришлось Юргену (с ремарками Марка) упомянуть не только о встрече на каре, но и о походе в гараж, и о запланированной встрече в научном корпусе с бывшим йогом по музыкальной проблеме.

– Так это он на вас легавых навёл? – задумчиво спросил Крутолоб, – что-то на него не похоже. Знаю я Сингха, нормальный мужик, рисковый, мы с ним…

– Да вряд ли это Сингх, –  пожал плечами Джоржсайт, –  на мой взгляд, ообисты и за ним пришли. Уж больно их там много было для меня одного. И обращались с ним тоже довольно нелюбезно.

– Ну и ну! – только и сказал Юрген

– Это ещё не ну и ну, – сказал Гассан ибн Крутолоб, – кроме нас с вами, любез­нейший господин Хойницер, арестованы Дмитрий Васильевич Кащин – заместитель руководителя Отдела Охраны Будущего, главный механик Машины времени Кротогель, директор столовой Малис Хороига, а сегодня рано утром сюда доставлены Скотинник, начальник полигона Апполон Зуй и старший тренер нашей хоккейной команды Фи­липп Эспозито. Это только те люди, об аресте которых мне достоверно известно. Перешибайло смещён со своего поста, но сидит или нет – не знаю. Может, в КПЗ уже и места нет. Во всех питейных заведениях введён режим временной администрации. Директора баров вроде бы сидят, но под домашним арестом…

Юрген ошарашено молчал. Вот это да! Вот это размах! Но где они персонал нашли для временной администрации? Сколько народу сидит. Хотя, чего искать, вон у них в Отделе запросто сыщется человек 30, которые непонятно чем занимаются. И минимум половина из этих бездельников могут работать директорами баров… А ведь сидит (особенно, если можно под домашним арестом) наверняка больше, чем знает Крутолоб. Взять того же Перешибайло. Смещён­ного начальника полиции вряд ли при таком стечении обстоятельств оставят на свободе. И это на Острове! На Острове, который всегда славился своей демокра­тией! Более того, Юрген считал, что демократия, процветающая на Острове чересчур всеобъемлюща. Демократия на Острове прекрасно уживалась с полным беспорядком. Абсолютная гласность прекрасно сосуществовала с абсолютным, хотя и слащавым произволом администрации. Передовая научная жизнь протекала в среде злоупотреб­лений алкоголем и баловством наркотиками. Очень низкий, просто-таки мизерный уровень прес­тупности не мог скрыть собой постоянных публичных скандалов, массовых драк и до­носов друг на друга. Остров был местом резких контрастов и местом, где никто ни­кому не мешал. Впрочем, как правило, никто никому и не помогал. На Острове да­же за более серьёзные проступки, нежели те, которые инкриминировались ему и его сокамерникам, лишь мягко журили. Подумаешь, один другому физиономию набил или кто-то там живёт по чужому паспорту. В КОЗу ежедневно доставлялись десятки завсегдатаев «Вулкана» или «Стёклышка» с повреждениями лица, головы и тела, но, нес­мотря на это, последняя драка со смертельным исходом была зафиксирована на Ос­трове более года назад. И то несчастье произошло оттого, что на пострадавшего упал и прямо на нём взорвался цветной телевизор марки «Рубин», после чего контракт с заводом-изготовителем этих взрывных устройств был, наконец, разорван.

А так на Острове дрались очень интеллигентно. Ни в одиночных схват­ках, ни в массовых баталиях практически не применялись ножи, цепи, колы, ремни, ломы, пруты, бутылки, стулья и прочий подсобный инструмент. Народ на Острове по­добрался в основном неумелый и хлипкий, головорезов и громил тщательно отсеива­ли на медкомиссиях. Если уж громила, то такой робкий и безобидный, как Тугоплах. Если уж головорез, то вставший на путь исправления, вроде Р.К.Сингха. У здоровяка Скотинника на физиономии было написано, что он мухи не обидит. Тот же Юрген при всех умениях на вид был не слишком могучего телосложения, а историю о своей службе в спецвойсках благополучно скрыл, потому что потерял военный билет. Он, например, бил Толокно не для того, чтобы вогнать развратника-профессора в гроб, хотя, пожалуй, стоило. Юрген бил его для того, чтобы тот, ну если не прочувствовал, то хотя бы осознал. То есть Юрген бил Толокно в сугубо воспитательных целях, а это на Острове да­же поощрялось и считалось надёжной профилактикой более серьёзных правонаруше­ний. И в принципе, донос-жалоба Толокна, буде таковая в наличии, должна была остаться без пос­ледствий. Ан нет. Что-то испортилось в механизме охраны порядка на Острове. Даром что ли за ним пришли ообисты, а не менты. Да попробовали бы менты за ним прийти, будь на месте Перешибайло!

Помнится, Барметарог-младший, сынуля коменданта 32-го корпуса, в порыве пьяной откровенности как-то рассказывал Юргену о том, что иногда на Острове творятся разного рода чудеса, которые объяснить толком никто не может. Одни приписывают эти чудеса деятельности Первого Отдела (структуре скорее мифической, так как никто на Острове не видел живого сотрудника Первого Отдела), другие – потусторонней силе, но как бы то ни бы­ло, сезон чудес заканчивается, и жизнь на Острове входит в нормальную колею.

И хотя подобная гипотеза выглядела крайне ненаучно, оставалось лишь предположить, что Юрген как раз и попал в такой сезон чудес. Хорошо бы выяснить, какова периодичность этих сезонов, чтобы уметь встречать их во всеоружии, но это уже из области не сбывающихся мечт и прочей метафизики. Ещё Барметарог говорил, что существуют на Острове некие подразделения, о которых никто ничего не знает, хотя они вполне официальны и входят в состав КСМВ на аб­солютно паритетных началах. Речь, разумеется, не идёт о Первом Отделе. Первый Отдел ОБЯЗАН существовать в каждой приличной организации, каковой Комиссия сама себя, безусловно, считала. То есть, ВСЕ знали, что Первый Отдел на Острове есть и работает, хотя его сотрудников в глаза никто не видел. Речь совсем о других подразделениях. Например, существует на Острове Служба разбора и поддержки доно­сов и анонимок, Отдел достоверных слухов и сплетен, Лаборатория генерирования организованных беспорядков и тому подобное. И именно благодаря деятельности этих подразделений сезон чудес не то начинается, не то, наоборот, заканчивается. Юрген, однако, не понимал столь заковыристой постановки вопроса. Ведь если связывать сезоны чудес с деятельностью каких-то там подразделений Комиссии, то сезоны чудес никак не чудеса, а так, обык­новенная провокаторская деятельность определённых структур, каким-то образом в этой деятельности заинтересованных. Обидно. А Юргену так хотелось благоденствия и процветания. Если не истинного, то хотя бы официального. Ему не хотелось знать то, что знают все. Незнание даёт спокойствие, знание порождает мысли. А думать, но не действовать Юрген не любил, считая, что голова и роящиеся в ней мысли дана человеку именно для того, что действовать в нужном направлении, а не философст­вовать понапрасну.

Вообще говоря, Барметарог-младшенъкий считался дурачком. Этаким классическим, всем известным на Острове придурком. Юродивым. Стукнутым пыльным мешком по голове. Такие всегда водились на матушке-Руси, в каждом селе и в каждом го­родском районе. Такие дурачки болтались день-деньской на улице, цепляли на себя всякие безделушки из помойки, приставали к прохожим, развлекали их, кричали в присутственных местах о том, о чём нормальные люди предпочитали стыдливо умалчивать. За такими дурачками толпами ходили зеваки, собаки и дети. От таких дурачков с истеричным мявом шарахались кошки, умеющие, как известно, видеть невидимое и чувствовать нечувствительное. Такие дурачки несознательной частью населения считались пророками и талисманами. Такие дурачки всегда ока­зывались главными свидетелями великих событий, будь то дворцовый перево­рот, оранжевая революция или завоз долгожданного дефицита в магазин. Таких дурачков любили и жалели, и все они почему-то, в конце концов, получали пожизненное заклю­чение, если, конечно, их не находили с проломленными черепами или вырванными гениталиями в тёмных переулках.

Барметарог-младшенький был таким классическим дурачком. Но любили его, тем не менее, далеко не все. Юрген, например, Барметарога-младшенъкого не любил и даже побаивался. Он считал его не совсем дурачком, точнее, совсем не дурачком, зато достаточно опасным человеком. Не любил Барметарога-младшенъкого и его отец Барметарог самый стар­ший. Люди объясняли этот факт очень просто – кому же может нравиться сын-приду­рок. Юрген с официальной версией не соглашался. Вернее, вслух соглашался, а истинное мнение на всякий случай скрывал. Для себя он объяснял отцовскую нелюбовь, во-первых, малым внешним сходством Барметарогов, а во-вторых, некоторыми, прав­да, довольно редкими, высказываниями Барметарога-младшенького, которые тот допускал в сильно пьяном виде. Мало кому в голову приходило пьянствовать с Барметарогом-младшеньким, а вот Юргену пару-тройку раз пришло, и он об этом вовсе не жа­лел. Более того, в определённых случаях он специально угощал сына коменданта, чтобы послушать, что тот будет говорить, когда сильно выпьет. Видно, и Барметарогу самому старшему доводилось выпивать со своим сынулей. А вот в чём Юрген силь­но сомневался, так это как раз в том, что два данных Барметарога находятся в родственных отношени­ях, но и эти сомнения по ряду при­чин Юрген держал при себе. Для начала хотя бы он не хотел с Барметарогом-младшеньким портить отношения. Он вообще не любил с кем бы то ни было портить от­ношения (а уж с Барметарогом-младшеньким тем более!), и конфликт с Толокном был первым за всё время пребывания Юргена на Ос­трове. Есть, правда, один нюанс. Тонкий такой. Даже не хотелось его замечать. Но… Юргену сразу показалось, что несмотря на то, что Влодимер Влодимерович вроде как ему приснился и вроде как не должен быть ему знаком, тем не менее, некое сходство с кем-то (с кем он сразу не сообразил), у ханурика-разведчика наблюдалось. И теперь Юрген понял, с кем. Да с Барметарогом, как бы ему ни стрёмно было это осознать. Ну не хотелось Юргену признавать сходство Влодимер Влодимеровича с Барметарогом. Вообще не хотелось о нём думать. Барметарог был как «Тот, о ком нельзя говорить», стоило о нём хотя бы подумать, как он тут же и материализовывался. А уж каких душевных сил требовалось, чтобы при общении с Барметарогом остаться с ним в хороших отношениях, вспоминать тем более не хотелось!

После обеда по тюремному распорядку полагался тихий час. Никто из со­седей Юргена, а сам он особенно, не собирался столь разумный распорядок  нарушать (ну почему только в тюрьме у нас столь разумный распорядок?!). Поэтому каждый зэк, лишних слов не говоря, занял своё койко-место и погрузился в полусон-полураздумье. Думы Марка Джоржсайта особой напряжённостью не отличались. На Ос­трове он был человеком новым, законы местные так или иначе нарушил, а поэтому не усматривал в действиях властей какого-либо криминала. Туманные намёки сокамерников на неординарность происходящего всерьёз Джоржсайт не воспринимал, потому что убедился, что на Острове возможно всё, и необъяснимые на первый взгляд вещи происходят куда чаще, чем логичные. Думы Гассана ибн Кру­толоба были печальными. Он очень жалел, что ему не разрешили в камере писать. Единственную, чудом спасённую половинку листа в клеточку и огрызок карандаша они недальновидно извели на крестики-нолики. А ведь он мог бы составить подробный план мероприятий по исправлению допущен­ной им чудовищной врачебной ошибки. Написав план, он бы изыскал возможность переправить его на волю. Ведь его помощники, двое очень толковых ребят, пожалуй, консультируясь с его методическими указаниями, могли бы начать работы по приведению Гизеллы Фёллер в порядок. За 47 лет работы по данной тематике Гассан ибн Крутолоб уже привык к гонениям на себя, хотя каждый раз ему было обидно видеть, насколько сильна и всесокрушающа человеческая глупость. За 47 лет работы по данной тематике Гасса­на ибн Крутолоба четырежды сажали в КПЗ, два раза на скамью подсудимых, семь раз закрывали или разгоняли возглавляемые им лаборатории и научные центры, одиннадцать раз ли­шали имевшихся и не давали обещанных субсидий, один раз выгоняли из комсомола и четырежды из партий (из одной, САМОЙ ПЕРВОЙ, даже два раза!) несчётное количество раз клеймили, разоблачали и обвиняли в периодической и фундаментальной печати, объявляя его занятие лженаукой, вейсманизмом-морганизмом, идеализмом, волюнтаризмом, махизмом, клерикализмом, фашизмом, вивисекцией и геноци­дом. Ну и, наконец, его просто лишали премий и путёвок в дома отдыха, сжигали га­зеты в его почтовом ящике, прокалывали шины и царапали нехорошие слова на дверях авто и мочились перед квартирной дверью. Гассан ибн Крутолоб настолько ко всему этому привык, что воспринимал годы, что он плодотворно трудился на Острове под защитой Комиссии по Созданию Машины Времени, весьма настороженно. И лишь когда его, наконец, упекли в кутузку, он более или ме­нее успокоился. Слава богу, мир остаётся таким же, как раньше, слава богу, чело­вечество за время его достаточно длинной жизни не успело измениться настолько, что его уже нельзя стало прогнозировать. Дураков ещё навалом, их количество убывает крайне медленно в процентном отношении, а в абсолютном исчислении – и вовсе растёт, в точной корреляции с ростом народонаселения планеты. Во всяком случае, на век его, Гассана ибн Крутолоба, хва­тит, хотя его век может длиться долго. Он не страдал наследственными дефектами, а главное, уже успел при помощи своей методики заменить органы, которые к его 76 годам успели поизноситься.

 

Глава 15.

У Юргена тоже были причины тщательно обдумать сложившуюся ситуацию. Сезон чудес – версия хорошая, но для идиотов. Поэтому, несмотря на её привлекательность, внимание ей уделять не следует. Чем хороша тюрьма, усмехнулся про себя Юрген – тем, что никто не мешает думать и никто не ходит в гости… Ладно, что у нас есть. У нас есть голые факты: моё «выступление» на Учёном Совете с речью революционного содержания. То есть выступление как раз без кавычек, а моё – точно в кавычках. Чего такого революционного я, человек исключительно миролюбивый, где-то даже конформист, мог придумать – вопрос второй. Более того, сказать прилюдно и в абсолютно трезвом виде! Причём, меня лишают всякой возможности доказать полную невозможность моего присутствия на этом самом Учёном Совете. Дальше. Судя по слухам, содержание моей речи таково, что высокое начальство не может решить, то ли меня надо гнать в шею, то ли награждать и выдвигать… Есть у нас и отчёт хронавта Иванова без дневника, который должен к ному быть приложен, но его, дневника, нет. И принёс этот отчёт опять же я, но выглядел при этом опять же ужасно, поскольку, может быть, понервничал на пресловутом Учёном Совете... Стало быть, либо я совсем псих и мощно галлюцинирую, либо… одно из двух.

Дальше. Это дурацкое обследование в КОЗе. Крутолоб относится к нему скептически. В субботу в КОЗе просто никто не работает. По определению. Даже в обычные дни и даже действительно приболевшие люди стараются в КОЗу не соваться. От греха, как говорится. Для экстренных случаев есть скорая помощь, с вызовом эвакосамолёта с Большой Земли. Представить себе, чтобы кто-то из врачей, особенно непрофильных, да ещё с поддержкой вертухаев дежурил в больнице в предвкушении взятия многочисленных анализов – значило обладать слишком развитой, где-то даже воспалённой фантазией. Тем более что бОльшая часть аппаратуры, при помощи которой исследовали Юргена, находится ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО в ведении экспериментальной лаборатории самого Крутолоба. А ещё этот дурацкий желудочный сок в вахтёрской будке. У уважаемого профессора Гассана при всём уважении к нему, Юргену, просто понятия нет, что это за анализ, как его проводить и на хрена он, собственно нужен. Конечно, Крутолоб прав, выглядит всё не слишком правдоподобно. Но что из происходящего с Юргеном (и не только с ним!) за последнее время выглядит правдоподобно?! Такое ощущение, что вся устоявшаяся островная жизнь пошла наперекосяк. Вон даже защитное поле заработало, хотя эти испытания давно превратились в рутину с заранее известным результатом.

Так что ничего не стоит предположить, что именно ненормальность и есть нормальный ход событий. Например, Крутолоба специально удалили из КОЗы, чтобы спокойно поработать там с Юргеном. Изъяли из лаборатории профессора всю требуемую аппаратуру и поработали. Поэтому и вертухаи были нужны. Только вот этот прибор, с помощью которого Юргена поместили в неестественно реальную виртуальность, Крутолоб однозначно определить затруднился. «По описанию очень похоже на ментоскоп, – рассуждал профессор, – детали, конечно, напрягают, но вы справедливо могли их или не заметить, или неправильно истрактовать… Но имел я дело с ментоскопом: никаких эффектов, подобных вами описанным, там не наблюдается. Ментоскоп и близко так не работает. Появилось что-то новенькое? Это вряд ли – я отслеживаю все технические новинки, завозимые или изготавливаемые здесь. Можно, конечно предположить, что это пресловутый блок свёртывания времени, над которым бьётся Фрадзабов, но, на мой взгляд, его работоспособность – такой же миф, как и защитное поле…». На замечание Юргена, что он самолично присутствовал при успешном испытании поля, Крутолоб пренебрежительно махнул рукой: «Вот увидите, что скоро последует опровержение успешности и очередные извинения. Наверняка там ситуация вроде наложения двух минусов, создавших видимость плюса. Что-то тут нечисто. Как, впрочем, и должно быть, когда вплотную начинаешь заниматься нечистой силой. У меня вообще порой складывается впечатления, что мы БОИМСЯ и всячески оттягиваем момент, когда Машина Времени вдруг заработает…» Гассан ибн Крутолоб был стар, мудр и поэтому мог позволить себе парадоксальные и вольнолюбивые сентенции, ничего не предпринимая на деле, а плывя по течению. Юрген себе этого позволить не мог. Поэтому он думал дальше.

Что дальше? Волна арестов. Такого раньше на Острове не было и не могло быть, поскольку этого не может быть никогда. Кому это нужно? Зачем? Никакой логики не наблюдается. Я-то, по свойственному любому человечишке эгоцентризму считал, что проблемы только меня касаются! На самом-то деле, вон как широко сети раскинулись. С другой стороны, интересно, хоть кто-нибудь кроме меня на Острове сталкивался с целой кучей необъяснимых феноменов? Крутолоб вон сталкивался, но куда реже, и потом это ему по штату положено – вечно он суют нос во всякие нюансы строения мироздания. Почти 50 лет уже – и ничего, жив до сих пор и очень даже бодр. А я? Мне-то это на фига? Ничего не понимаю. Вот и остаётся лишь фантазировать. К примеру, предположить, что на Острове действует мой двойник, причём действует энергич­но, напористо, умело, можно даже сказать – талантливо. Тогда объясняется ситуация с «моим» выступлением на учёном Совете и с появлением на моём столе отчета о неудавшемся посещении будущего... Ха!  Вот это да, как же я сразу не сообра­зил?! Судя по дате в заглавии отчёта, Иванов совершает своё путешествие аж через 14 лет, отправляется не в будущее, а в прошлое, и вообще, причём тут будущее? А будущее лишь притом, что в нём, в этом самом будущем, всё-таки научились пользоваться Машиной Времени. Запустили таки её вопреки страусиному мнению уважаемого профессора! Интересно, а наша ли это Машина? Или это неважно? Хотя, стоп! Как раз это-то и важно. Запустили и научились грамотно пользоваться именно нашей Машиной. То есть, когда посылали хронавта Иванова, то пользовались безграмотно, а вот когда посылали мне его отчёт – то вполне грамотно – точно и по времени, и по месту. Иначе... Иначе – вообще ничего не объяснишь.

Итак, всё благополучно увязывается, если предположить, что я, или мой двой­ник, неважно, орудует на Острове с определённой целью. Причём этот «я» попадает к нам сюда из обозримого будущего… Да, но никак не раньше, чем через 14 лет, поскольку через 14 лет был совершён первый заброс этого самого Иванова, и, ко­нечно, неудачно… Да, но в конце концов его, видимо, разыскали во тьме веков, ина­че как объяснить попадание его отчёта к нам. Стало быть, этот самый «я», или мой двойник, неважно, прибыл к нам из времени, отличающимся от нашего лет на двад­цать не меньше, а значит, синьора Тулуччано даже польстила мне, сказав, что я вы­глядел постаревшим лет на 10. Я должен был выглядеть постаревшим лет на двад­цать. Ну, слава богу! Кое-что выяснилось. Осталось просчитать с какой целью дей­ствовал и, вполне возможно, действует до сих пор мой двойничок. Цель… Какая может быть цель? Если попробовать от обратного, то... То, на что можно нарваться, критикуя наши порядки на Учёном Совете? Во-первых, на неприятности. Это ерунда. Получается, что либо «я – в будущем» совсем идиот, либо послан вредить самому себе. «Я – нынешний» не такая уж важная персона, чтобы из-за меня тратить столько энергии на такой близкий заброс. Как известно, чем короче временной переход, тем больше искривление петли гистерезиса, тем больше энергии уходит, тем сложнее просчитать последствия влияния на прошлое… Следовательно, дело не во мне, а в том, что мой двойник критиковал. А критиковал он наши поряд­ки, которые, действительно ни к чёрту. По-моему, логично. А дальше? А дальше-то, совсем просто! Единственной толковой информацией в бросовом отчёте хронавта Иванова следует признать цель его заброса. ЦЕЛЬ! Цель. Цель? Цель до­вольно гнусненькая – покушение на труды кормильца нашего, мощного старика Людвига Ван ден Роббена, идеолога путешествий во времени. Хотя, какой на хрен он старик, ему и сейчас-то 50 не было б, а тогда – вообще сопляком-аспирантом служил. И предложение его не иначе, как пьяным бредом ни посчитали. И лишь, когда аспирант-сопляк (обесточив весь Бенилюкс)82-1 отправил кого надо куда надо, тогда машина и завертелась!

Ах, они паразиты, чего задумали! Сами во времени мотаются, гадости мне подстраивают и хотят, чтобы этих путешест­вий не было. Но они явно выбрали негодный способ. Не будь Ван ден Роббена, кто-нибудь другой  разработал бы теорию пространственно-временных переносов. Если уж суждено человечеству мотаться вдоль и поперёк четвёртого измерения, то оно будет по нему мотаться, несмотря ни на что! Ишь саймаки выискались, конец вечнос­ти решили устроить!  Да… Но я-то тут причём? Я-то как раз здесь явно причём, не­даром же именно мне этот дурацкий отчёт подсунули. Рассчитывали, видимо, что я начну действовать. Я бы, глядишь и начал, знать бы в каком направлении. Ладно, со мной более-менее понятно, если не считать мои допущения и натяжки бредом сивой кобылы. А с другими-то как? Есть связь моих личных неприятностей с волной арестов, например? Или зачем меня сегодня в КОЗе насиловали? Крутолоб намекает, что не случайно, но с какой целью? К ЧЕМУ меня хотят подтолкнуть? Или наоборот – от чего-то отодвинуть…

Юрген вздохнул и потёр лоб. Всё-таки у меня лучше сразу на бумаге, в смысле – на клаве да в файл, полу­чается, подумал он. Что-то ведь я всё равно упустил... Ага! Упустил я следующее: если предположить, что не Иванов, а какой-нибудь другой, более удачливый хронавт всё же изъял труды Ван ден Роббена, то либо старик восстановил их сам (что маловеро­ятно, потому как он умер почти сразу после того, как устроил первый запуск), либо у старика объявился наследник, который воссоздал труды Ван ден Роббена, а может быть даже и самостоятельно разработал теорию ПВП... Нет, самостоятельно разработать теорию наследник не мог – нам же неизвестно его имя. Значит, этот самый наследник прос­то сберёг, а потом издал труды Ван ден Роббена. А может быть, старик, ну то есть, сопляк-аспирант был настоль­ко гениален, что предвидел покушение на своё детище, и сумел ввести всех – и сов­ременников, и потомков, – в заблуждение? А может, тут у Юргена непроизвольно прокатилась волна мурашек по телу, Ван ден Роббен вовсе и не умер?!! Как-то сразу вдруг вспомнилось, что история со смертью гениального старика была какая-то туманная – то ли тело его не нашли, то ли нашли, но не опознали, то ли опознали, но потом открылись новые обстоятельства…

Ясно одно: все мои домыслы – переливание из пустого в порожнее. Не хватает ни информации, ни событий. События пока развиваются пусть и чудно, и с созданием неудобств лично мне, но по крайней мере они не требуют крайних мер и не выглядят непоправимо. Следовательно, надо ждать их дальнейшего развития и запостулировать (исключительно для простоты существования) ряд позиций. Например. Изъять и уничтожить тру­ды Ван ден Роббена не удалось, Машина Времени, хоть и неторопливо, но строится. Вероятно, это кого-то не устраивает. Опять-таки, например, наших потомков (причины опустим!). Поэтому нашим потомкам, будь они неладны, неймётся, и они решили зайти с другого боку. Хотя, почему потомки?! Ни о каких потомках у меня данных нет. А вот о себе, любимом, есть! Скорее всего, это я сам орудую, постарев на энное количество лет и вконец разочаровав­шись в путешествиях во времени. Собственно, почему разочаровавшись? Я ведь ни­когда в них особо и не верил. Да... Мой двойник, или «я – в будущем» хорошо знает, что такое «я – в настоящем». Проблема, лишь в том, что Машина Времени худо-бедно меня кормит и позволяет заниматься любимым делом... Хотя в последнее время любимого дела всё меньше, а питья, битья баклуш и блядства всё больше. А сейчас и вовсе: любимое дело – си­деть в тюрьме и думать… Что-то наклёвывается... Я сижу и не работаю… Гассан ибн Крутолоб сидит и тоже не работает, а сидит дольше меня. И ещё сколько людей сидит и не работает... И кто! Кащин! Кротогель! Скотинник! Люди, которые приносили реальную пользу! И ведь наверняка Крутолоб знает не обо всех арестах. А ес­ли вспомнить ещё, что Перешибайло смещён? И что директора баров под домашним арестом?  То, что же это получается? Прямое вре­дительство? Иначе и не назовёшь. Попросту нас провоцируют на бунт. Тут Юрген опомнился. Какой бунт? Кого нас? Что за ерунда! С кем не бы­вает?  Разберутся и всех выпустят. К тому же наверняка этот тип с Большой Зем­ли ещё не улетел, да и дама из «Женщин и НТП» здесь. Когда самолёт взлетает, на всём Острове слыхать...

Нет уж! Ни о каком бунте не может быть и речи. Меня толкают на бунт? Что ж, принципиально буду ласков и законопослушен. Да и потом. Юрген не выдержал и усмехнулся: тут и без меня бунтовщиков хватает. Вольных и невольных. С такой организацией дела мы всё равно не построим Машину Времени к дате, указанной в отчёте Иванова, как время первого ПВП.

 

Глава 16.

Ночью Юргена неожиданно вызвали на допрос. «Похлопочите там за меня», – сонно сказал со своих нар Гассан ибн Крутолоб, Джоржсайт даже не проснулся. Юргена тоже подняли, но разбудить забыли. Он перепутал носки и теперь маялся. Хотелось пить. В туалет сводили, но под присмотром – никакого удовольствия. Сам допрос проходил очень странно. Он был больше похож на медкомиссию перед началом действительной службы в рядах или на собеседование перед поступлением в прес­тижный вуз. Сначала Юргена привели в кабинет, где раньше обитал Перешибайло, и, где они не раз пили пиво в выходные. Теперь за главным столом сидел мрачный Филидор, который быстро задал Юргену несколько чисто анкетных вопросов, записал его ответы на фирменный голубой бланк с чётким заголовком «Годен», вручил его Юргену и хмуро предложил пройти дальше. Юрген открыл, было, рот, собираясь спро­сить, в чём собственно дело, но дюжий полицейский потянул его за собой, как паро­воз, и пришлось подчиниться. Следом Юргена завели в кабинет напротив, на дверях ко­торого значилось «В головных уборах не входить!» В кабинете его быстро обследовала врачиха неопределённого возраста с комплекцией, являющей собой образец здо­ровой русской женщины и, чью специальность Юрген так и не решился определить. Что-то среднее между хирургом, невропатологом и сельской продавщицей. Юрген в процессе осмотра сообщил даме, что его сегодня… нет, вчера утром уже обследовали куда более тщательно и не такими дедовскими методами, но был удостоен в ответ лишь мрачно-высокомерного взгляда. Толком не дав одеться (слава Богу, хоть носки удалось, наконец, поменять!), полицейский потащил Юргена дальше. В конце коридора он втолкнул его в не­большой, ярко освещённый кабинет, в котором находился седоватый, лысоватый, сум­рачного вида мужчина в белых брюках и рубашке с закатанными рукавами. Он неб­режным жестом отпустил полицейского, отобрал у Юргена голубой бланк и начал его изучать, бормоча «Юрген Хойницер, стало быть... Хойницер Юрген... Ну-ну...» Наконец он впервые поднял глаза и посмотрел на Юргена. Глаза у него были очень серые и очень внимательные. Юрген поёжился. Ишь, коршун.

– Стало быть, это вы Юрген Хойницер, – оказал сероглазый доброжелательно.

– Стало быть, это я, – передразнил его Юрген, подумав, что выбраться из этого кабинета совсем легко – окно открыто, второй этаж, под окном – клумба, этот даже и помешать не успеет... Только вот, куда бежать?  Мужчина улыбнулся.

– Если будете бежать, меня не бейте, пожалуйста.

– ...

– Я знаю, что вы классно дерётесь. И вообще парень отчаянный.

– Не буду я никуда бежать, – сердито сказал Юрген, – я всё-таки хочу знать, чего от меня хотят и за что меня сюда упекли.

– Вот и прекрасно! – обрадовался сероглазый, – я всегда преклонялся перед вашим здравым смыслом... А упекли вас сюда за ваши многочисленные безобразия!

– Какие же, если не секрет?

– Разумеется, не секрет. Если не считать зверского избиения Толокна и ежедневного пьянства и разврата, устраиваемого вами в гостиничном номере, на вас поступило за год 27 официальных доносов и 62 анонимки.

– И вы целый год терпели?

– Как видите, чаша терпения переполнилась.

– Интересно узнать, в чём же меня обвиняют доброжелатели.

– О, ничего интересного, уверяю вас!

– А всё-таки...

– А всё-таки вас обвиняют в том, что вы враг народа и в том, что вы ле­вый экстремист. В том, что вы берёте взятки и в том, что вы их даёте. В том, что вы гомосексуалист и в том, что вы многожёнец. В том, что вы баптист и в том, что вы преследуете верующих. В том, что вы алкоголик, наркоман, сутенёр, альфонс, са­дист, мазохист, вивисектор, плагиатор, перестраховщик, халтурщик, авантюрист, колдун, шпион ЦРУ, КГБ, «Моссад»...

Юрген смеялся. Смеялся прямо-таки навзрыд. Попросту гоготал. У него да­же живот заболел от такого смеха.

Сероглазый слегка растерялся.

– Что это вы так развеселились? Тут плакать надо!

– Первый раз в жизни, – захлебываясь, выдавил Юрген, – я услышал всю прав­ду о себе!

– Совершенно неадекватная у вас реакция, – озабоченно сказал сероглазый.

– А что? – Юрген неожиданно посерьёзнел, – разве враг народа не может он быть по убеждениям левым экстремистом? Или я не могу одновременно собирать мз­ду с подчинённых, выплачивая при этом долю начальству? Или я не могу, содержа женский гарем, баловаться с мальчиками? А? Ну что же вы молчите?.. Кстати, кто вы такой?  Вы даже не представились!

– Какое это имеет значение! – махнул рукой сероглазый.

– Действительно, – сказал Юрген, быстро успокаиваясь, – действительно это никакого значения не имеет. Мне, знаете ли, абсолютно всё равно, кто вы такой. Я устал, я не выспался, я хочу в камеру, баиньки. А если вы меня в камеру не от­пустите, я сейчас засвечу вам по физиономии, и сбегу в окно.

Сероглазый неторопливо вытащил из ящика стола пистолет и положил его перед собой.

– Ага, – удовлетворённо сказал Юрген, – вот это уже аргумент.

– Я представитель власти, – сообщил сероглазый. Юрген с сожалением посмот­рел на него. На Острове по его твёрдому убеждению, никогда не было никакой власти. Сплошная анархия. Нельзя же назвать властью маразматика-директора. Или там добряка Перешибайло, раньше работавшего воспитателем в яслях. Правда, времена ме­няются. Но всё равно, власти на Острове нет и вряд ли будет. Одна внешняя поли­тика. Недаром на Большой Земле КСМВ считается предприятием коммунистического труда. Ведь проверяющих, небось, не водят ни в Муравейник, ни в «Сайгон», ни в 32-й корпус. Проверяющие посещают жилые коттеджи руководства Комиссии, полигон, и конференц-зал главного здания. Проверяющие не ездят на автобусе и даже не ходят пе­шком, а катаются они по штилевому океану на катере с подводными крыльями, или на яхтах по лагуне. Проверяющих не пускают в Публичный дом, а во время их ужинов в «Вулкане» тамошнее варьете не показывает номеров со стриптизом. Ну, если только с самым скромным.

Юрген неожиданно вспомнил Сергея Михайловича. Вот уж кто пострадал ни за что. Слава богу, что с ним всё обошлось. А ведь, похоже, что он был одним из этапов психологического давления на меня. Бедолага! Побудь он здесь подольше, вкуси послаще нашего порядку, то неровён час хватил бы его кондратий... Хотя, порядок вообще понятие абстрактное. Тем более на Острове. Не нужен он здесь никому, привыкли все и так. Подумаешь – жилья нет! Между прочим, сюда работать приехали, дело большое двигать, так что пожить и в гостинице можно. Подумаешь, автобус плохо ходит! Трусцой надо бе­гать – здоровье укрепляет, особо по такой погоде. Что нужно человеку? Деньги есть, климат – лучше не надо, кормёжка – на убой, попить и культурно развлечься – пожалуйста. Не дай бог, кто-нибудь вздумает устои рушить, вот беда-то! Нет ниче­го хуже, чем рушить устои и ломать укоренившиеся привычки. Ни к чему это. Суета сует и прочее томление духа. Пусть уж всё остаётся, как было. А раз как было, то и нечего людям жизнь портить. Тогда всех этих перестройщиков, революционеров – к ног­тю! Ату его, ребята! Пусть проваливает на Большую Землю и там, всё, что хочет, пе­рестраивает. Вольному воля, а мы в своей глуши и так неплохо живём...

Юрген участвовал в подписании протокола одной из последних проверяющих комиссий, где чёрным по белому значилось, что, несмотря на отдельные недостатки, строитель­ство Машины Времени идёт успешно, даже с опережением графика, моральный климат в коллективе хороший и вклад его, этого самого коллектива в науку огромный. Вот так-то! Это всё не просто так, а компетентные люди писали, они знают, что пишут. А то всё недостатки ищут! Где их нет?  Как же без недостатков? Без недостатков – это ла­кировка действительности! И нечего надеется на дядю, который приедет с Боль­шой Земли и наведёт порядок. Да ему сроду в наших делах не разобраться, мы и сами-то в них ни бе, ни ме. И пока мы ни бе, ни ме, пока нам нравится наша жизнь, ниче­го не изменится и уж тем более, никто нам ничего не изменит. А я всё ищу нормаль­ных людей. Мол, где вы? Ау! Отзовитесь! Впрочем, теперь я знаю, где все нормальные люди. Все нормальные люди сейчас в тюрьме. А поскольку я нагло причисляю себя к людям в целом нормальным, то моё место, несомненно, здесь и бежать мне отсюда никуда не надо. Всё равно некуда! От себя не убежишь.

Мысли его сделали ещё один виток. Нельзя сказать, думал он, что нормаль­ные люди это идеальные люди. Отнюдь нет. У каждого есть свои недостатки. Скотинник вон в женском хоре поёт, я без пива жить не могу, хотя и знаю, что вредно, Хороига, говорят, бабник страшный, а Кащин – грубиян патологический. Джоржсайт и вовсе рок-музы­кант. А ведь интеллигентнейший парень. Апполон Зуй, начальник полигона, в науке величина бесконечно малая, зато администратор непревзойдённый и человек, что самое странное, честный. Все они нормальные люди, поскольку при деле и каждый на своём месте. Наверное, это было бы здорово, если каждой был бы на своём месте...

Сероглазый терпеливо пережидал вспышки мыслительной активности своего пленника, и, заметив, что Юрген, наконец, вернулся из заоблачных высот на грешную землю неожиданно спросил:

– Не хотите ли вы ознакомиться с содержанием некоторых доносов? 

– Анонимок? – уточнил Юрген.

– Нет, именно доносов. Анонимки совершенно неинтересны, поскольку в них на­писана полная правда.

– Вряд ли полная, вряд ли во всех...

– Ну, почти что во всех, – усмехнулся сероглазый, – ведь правда, что вы злоу­потребляете пивом? 

Юрген хмыкнул.

– Ведь правда, что вы сожительствуете с Гизеллой Фёллер? 

– Во-первых, не совсем сожительствую, а во-вторых, она не замужем...

– Зато вы ещё до сих пор официально не разведены, хотя в анкетах пишите, что холост.

Юрген независимо дёрнул плечом.

– Ведь правда, что вы не утеряли военный билет, а сожгли его, получив повестку в Чечню?

– А что, нашли пепел и по нему восстановили, кому принадлежал документ?..

– Ведь правда, что вы продали свою диссертацию за 60 тысяч долларов?

– Какой идиот заплатит такую сумму за примитивную кандидатскую? И вообще, вас, насколько я понимаю, никоим образом не должно касаться моё тёмное прошлое на Большой Земле.  

– Ну, хорошо, вернёмся на Остров. Ведь правда, что сотрудники вашей группы не очень обременяют себя при­сутствием на рабочем месте, а когда всё-таки обременяют, то не очень увлекаются работой. А ещё пьянствуют на рабочем месте, и не вы не только это безобразие не пресекаете, но и сами участвуете. Ведь, правда?

– Только во внерабочее время или когда работы нет. Когда нет работы, я их сам прогоняю. Мне же легче – они под ногами не путаются.

– Э, дорогой, этак мы с вами далеко зайдём! Если каждый руководитель ска­жет мне то же самое, то окажется, что в Комиссии 90% сотрудникам на рабо­те вообще делать нечего.

– А разве не так?

– И вы не боитесь в этом сознаться? А как же условия контракта?

– Чего вы меня пугаете? – рассердился Юрген, – и вообще далеко не каждый представитель власти, каковым вы представились, имеет право меня допрашивать. У меня, между прочим, вторая категория...

– Ну что вы, – широко улыбнулся сероглазый, разве я вас допрашиваю? Я с вами только советуюсь по ряду животрепещущих вопросов.

– Ничего себе советуетесь! – Юрген кивнул на пистолет.

– Исключительно во избежание импульсивных действий с вашей стороны. Я, знаете ли, ценю собственное здоровье. И во­обще, пистолет заряжен ампулами со снотворным и нужен для того, чтобы вы мне случайно челюсть не своротили... А так, бегите, только меня не трогайте. Но тогда вы так и не узнаете, чего же я от вас хочу.

– Ну и чего же вы от меня хотите?.. Пока я не услышал ничего, кроме обвинения  в избиении Толокна и краткого содержания доносов и анонимок.

– Мне абсолютно всё равно, – уверил Юргена сероглазый, – за что пострадал Толокно. Я даже не сомневаюсь, зная вашу порядочность, что били вы его за дело. А доносы и анонимки – разве что средство хоть как-то заставить вас изменить отношение ко всему, что происходит на Острове.

– Ничего не понимаю, – сказал Юрген, – или я совсем дурак, или мне недоступны для понимания методы вашей работы.

– Чего ж тут непонятного! – воскликнул сероглазый, – перестаньте, наконец, строить из себя дурачка. Это же ужасно, когда все косят под дураков!  Страна дураков, мир дураков!  Целая вселенная абсолютных и очень круглых дураков! Так же нельзя! Поначалу это приносит свои дивиденды, но потом люди перестают пони­мать, где же они только работают под дураков, а где действительно уже преврати­лись в полных болванов. Ладно, может быть, я и сам не прав. С вами сразу надо выкладывать на стол все козыри. Итак, кто во вторник выступал на учёном Совете? 

– Не я! – быстро сказал Юрген

– А кто? – быстро спросил сероглазый.

– Кто-то от моего лица.

– Как две капли воды на вас похожий!

– Как две капли воды на меня похожий!

– А где, где были вы?!

– На полигоне, у себя в хозяйстве.

– Вы это можете доказать? Вас кто-нибудь там видел?

– Нет! Доказать не могу, и никто меня там не видел.

– Вот! Это раз. Дальше. Кто такой Сергей Михайлович Толкачёв?

– Без понятия!

– Но вы же с ним знакомы!

– Знаком, но кто он такой, и, как попал на Остров, я не знаю.

– Вот! Это два. Дальше. Где вы взяли отчёт хронавта Иванова и где днев­ник, который должен был быть в комплекте?

– Мне его принесли без всякого дневника, причём, я подозреваю, что принёс мне его тот же тип, что выступал под моим именем на учёном Совете.

– Вот! Это три! Вы один получили сразу три предупреждения, знамения, или как ещё назвать все вышеперечисленные факты. К тому же нам известен ещё один прецедент, который до вас не дошёл. А суть его в том, что вы подбивали Кайла, Казалона, Рудидуба и прочих изгоев нашего общества на бунт...

– Так это же не я подбивал! – вскочил со своего стула Юрген. Сероглазый ис­пуганно схватил пистолет и Юрген сел, расстроено махнув рукой.

– Не я, понимаете, не я, всё это не я!

– А кто же? Кто? А главное, зачем?

– Не знаю! Вы представитель власти и у вас должна голова от этого бо­леть!

– Вот у меня и болит! Но вы же мне должны помочь. А то если у меня за всех вас начнёт голова болеть, то я спустя недельку коньки отброшу! А мне жить ещё пока не надоело! У меня – жена и трое детей в Лиссабоне.

– За кого это за вас? – настороженно спросил Юрген.

– За вас – это за тех, кто удостоился тех самых знамений-предупреждений.

– Так я не один такой?

– К сожалению! Но самый продуктивный на сюрпризы.

– А кто ещё? Если, конечно, не секрет.

– Да теперь-то, – сероглазый почесал в затылке, – пожалуй, не секрет. В прин­ципе все те, кто арестован за последние три дня, получили такие предупреждения.

– Ну и ну! – в который раз за один день сказал Юрген.

– Всего уже 19 человек, ещё немного и сажать вас будет некуда.

– Как 19, а директора баров?!

    – Этих посадили на всякий случай. И не сколько действительно посадили, сколько оградили, они ведь в самой гуще работают.

– Но зачем вообще сажать?!

– Говорю же, на всякий случай. Не потому, что вы опасны для окружающих, а, скорее, на­оборот, окружающие опасны для вас.

–  Да бросьте панику наводить. Всё, что произошло со мной – в основном из области курьёзов...

– А имитация удачных испытаний защитного поля тоже из области курьёзов? А то, что человек стал инвалидом, разве весело?

– Подождите, подождите, – растерянно сказал Юрген, – давайте обо всём по по­рядку...

– Пожалуйста. Во время последнего и, как вам известно, удачного испыта­ния, никакого защитного поля вокруг мишени-генератора не было.

– А может быть?..

– Не может! – отрезал сероглазый, – система контроля за всем экспериментом совершенно не связана с приборами, которые стоят непосредственно в командном пункте, в генераторной и на мишени. Она чётко показала, что никакого поля не бы­ло. Впрочем, после расшифровки полных данных, поступивших с полигонных приборов, стало ясно, что, действительно, поле так и не образовалось. Вы понимаете, что это значит?  Ни один прибор не зафиксировал его появления! 

– Хм... – сказал Юрген, – а может быть...

– Не может! Скотинник внимательно исследовал цель и обнаружил на ней небольшую, но очень характерную, вмятину, а наши баллистики рассчитали, что вмятина эта образовалась от попадания именно нашего последнего снаряда. Более того, Скотинник приказал вырезать из брони цели тот фрагмент, куда попал снаряд, и от­дать железяку на анализ. Анализ показал наличие в броне неизвестной ранее кристаллической структуры. Структура эта является метастабильной, и уже ко вре­мени проведения анализа в броне остались только её следы.

– Но ведь может же...

– Не может! Не может металл сам придти в такое состояние. И вообще термодинамическая вероятность существования такой структуры меньше чем 10-8.

– Но почему же тогда после первого выстрела цель разлетелась? 

– Чёрт его знает! Вариантов несколько. Например, структура не успела об­разоваться, потому что выстрел состоялся раньше срока, или вовсе планировался для этой шутки второй выстрел.

– А мы их подвели, – усмехнулся Юрген, – промахнулись.

– А мы их подвели, – согласился сероглазый, – и может, поэтому они, кто уж эти они, не знаю, наследили.

– Вы думаете…

– Уверен! Характерно для их деятельности вообще – задать загадку, но напрочь исключить возможность объяснения возникшей ситуации.

– Да…– протянул Юрген, – возможно вы правы. Тут явно напрашиваются ана­логии. Хотели показать, что просто никакого поля не было, а почему же цель не разлетелась на мелкие кусочки, объяснять не собирались. Но зачем же было имити­ровать именно удачный эксперимент?

– Элементарно! Неудачные эксперименты уже давно приелись. Стали обыденностью. На неу­дачу никто бы не обратил пристального внимания. А тут – этакий нонсенс… Случай следующий, куда менее анекдотичный. После ареста Гассана ибн Крутолоба, его сотрудники при помощи наших независимых экспертов тщательно обследова­ли Гизеллу Фёллер и обнаружили в её организме инородное тело, некий программа­тор высшего уровня, заставляющий любой организм, не только человеческий, самостоятельно перестраиваться в соответствии с введённой в него программой. Так что гены, на которые грешил Крутолоб, совершенно не причем.

– Ага, – сказал Юрген, ­– может, это и к лучшему, полутора лет лечения не потребуется. И тогда понятно, зачем меня сегодня, то есть вчера утром, обследовали. Тоже, небось, что-нибудь особое искали. Но, похоже, не нашли, только один нюанс мне странным показался…

Тут Юрген заметил, что сероглазый слушает его явно недоумённо, со всё возрастающим напряжением на лице. Он сделал паузу и эту паузу заполнил неожиданный громкий стук. Левая рама открытого окна неожиданно дернулась под порывом ветра и стукнулась об угол стены. Стекло коротко звякнуло. Юрген за разговором не заметил даже, что рассвело. Только рассвет был какой-то хмурый. Солнце пряталось за ту­чами, в окно задувал пахнущий океаном довольно прохладный ветер. Странно, поду­мал он, такой ветер дует перед сезоном дождей. Разве сейчас ноябрь? Нет, сейчас март, и никакого сезона дождей быть не должно. Зато вот сезон чудес в наличии. Живёт, здравствует и активно развивается. Мрачность наступившего утра яр­ко контрастировала с залитой электрическим светом комнатой. Сероглазый подал­ся вперёд за своим столом и встревожено смотрел на Юргена. Тот неуверенно подёргал себя за ухо, удивляясь явно изменившейся манере поведения собеседника.

– О каком ЕЩЁ обследовании вы говорите, Юрген?! –  спросил сероглазый.

 

Глава 17.

На столе зазвонил телефон. Этот звук, совсем обычный и даже уютный, слов­но снял напряжение. Юрген зевнул и потянулся, наблюдая, как сероглазый разговари­вает по телефону. Вернее, слушает. Новости, которые ему сообщали, были явно из разряда неприятных Сероглазый морщился и сердито открывал рот, всё время собираясь что-то сказать. Но так ничего и не сказал, зато, положив трубку, встал.

– Извините, я вас на короткое время покину, нам, надеюсь, ещё есть, о чём поговорить.

Сероглазый вышел из кабинета и вместо него в дверь протиснулся толстый и неуклюжий полицейский по имени Растоп. Ничего себе, весело подумал Юрген, беседа беседой, однако, чурбана ко мне прис­тавить не забыл. Растоп словно прочитал его мысли и, робко пододвинувшись к Юргену, оказал:

– Давайте, я на вас наручники, что ли надену.

Раздался отдаленный удар грома, и дом довольно ощутимо тряхнуло. Сильный порыв ветра ещё раз мотнул раму, и стекло с жалобным писком обрушилось на пол. Юрген вдруг подумал, что эта картина очень похожа на ту, что он видел в КОЗе при помощи неведомого аппарата неведомых исследователей. Только там стекло было куда больше, но рушилось почему-то гораздо тише. Дом тряхнуло ещё раз. Юрген сел на стул, а полицейский растерянно схватился ру­ками за стену. На улице кто-то визгливо закричал: «Землетрясение! Цунами идёт!», и как будто в ответ в комнате пробудился скрытый динамик и деловито сказал:

– Внимание всем сотрудникам Комиссии по Созданию Машины Времени! Вни­мание! Группа злоумышленников проникла на территорию блока управления Машины Времени и привела в готовность основные мощности. Повторяю...

Дальше Юрген не слушал. Он вскочил и бросился к окну.

– Стой! – испуганно возопил полицейский, – стой, кому говорят! Застрелю! – он судорожно цапал руками кобуру. Юрген повернулся и с поднятыми руками подошёл к Растопу. Тот бросил неподатливый ремешок и схватился за наручники. И тогда Юрген быстро ударил его в солнечное сплетение. Растоп удивился и попытался вздохнуть.

– Извини, старик, – участливо сказал ему Юрген, взял бедолагу за уши и ударил лицом о колено. Полицейский повалился на пол, ткнувшись головой в ножку стола. Юрген с сожалением посмотрел на него и пошёл, было, к окну, но передумал, вернулся к Растопу и, ворочая его как мешок с картошкой, снял портупею. Проверив наличие в полицейском кольте патронов, настоящих, а не ампул со снотворным, Юрген повесил портупею на себя и покинул через окно негостеприимное здание От­дела Охраны Острова.

Он приземлился на клумбу, порушив при этом десяток роскошных гла­диолусов и орхидей и, не удержавшись на ногах на липкой и мягкой земле, перемазался с ног до головы. Отодрав от себя наиболее крупные куски грязи, Юрген сначала быстро пошёл, а потом и побежал в сторону гаража. Там он собирал­ся отыскать какое-нибудь транспортное средство, чтобы добраться до блоков уп­равления Машиной Времени, пешком идти было всё же далековато. В результате грязевой ванны он приобрёл весьма специфический вид, но вокруг творилось нечто, похожее на настоящую панику, и, поэтому внимания на него никто не обратил. Погода испортилась окончательно. Порывами дул пронзительный холодный ветер, напо­минавший Юргену старую добрую Европу. Вместе с ветром прилетали с океана брыз­ги, которые почему-то тоже были холодными. По небу вскачь неслись разноцветные облака, похожие на упитанных оборванцев. Иногда где-то лениво грохо­тал беспричинный гром.

Юрген бежал, и люди, которые попадались ему на пути тоже большей час­тью бежали, хотя и без видимой цели. Откуда-то из чащи лесопарковой зоны, распу­гав прохожих, выскочил волкодав из службы Охраны Острова по кличке Добряк и, радостно хлопая ушами, помчался рядом с Юргеном. От странной пары ша­рахались бегущие в попутном, встречном и поперечном направлениях. В районе гос­тинице на высокой и очень тоскливой ноте завыл сигнал воздушной тревоги, придав панике организованный характер. Движение людей стало теперь односторонним: все бежали исключительно навстречу Юргену. И хотя ему и сопровождав­шему его псу воздавали должное, пришлось перейти на шаг. К тому же Добряк через пару минут и вовсе потерялся в толпе – идти с Юргеном пешком собаке показалось не интересным.

Добравшись, наконец, до гаража, он понял, что опоздал. Ворота главного гаража были распахнуты настежь, левая створка, покосившись, висела на одной петле, на правой красовались огромных размеров вмятина и обильные следы зелёной краски. Не иначе, как бронетранспортёром дверь открывали, подумал Юрген. Сам ангар был пуст. Пол его устилали остатки теннисного стола, на скамейке, где обычно сидели ожидавшие своей очереди игроки, сиротливо лежали ракетки. На алой плоскости одной из них кто-то витиевато изобразил традиционное слово из 3-х букв и снабдил слово соответствующей и впечатляющей иллюстрацией. Юрген огляделся. Пустой гараж выглядел величаво и торжественно, почти как театр. Снаружи раздался цокот когтей и в ангар вбежал Добряк. Сделав круг по помещению и задрав лапу на стойку стенда с портретами передовиков производства, пёс вдруг разразился бешеным лаем. Юрген подошёл к нему и увидел в укромном углу за большим титаном с кипячёной водой начальника гаража Д’Артанджяна Атоса Матвеевича. Атос Матвеевич пребывал в укромном углу в весьма неприглядном, можно даже сказать, бедственном положении. Он попросту был связан. Он плакал. Слёзы, текущие из глаз, смешивались с кровью, сочащейся из разбитой брови, и текли по щекам, откуда падали на разод­ранный пиджак Д’Артанджяна и на бетонный пол гаража. Часть потока Атос Матвеевич успевал слизывать и брезгливо отплёвывался. Пол вокруг него выглядел антиса­нитарно, да и Добряк сотворил изрядную лужу, которая потекла прямо под несчастного Д’Артанджяна. Юрген присел на корточки, собираясь развязать лежавшего начальника га­ража, но тут ему в голову пришла хорошая идея.

– Послушайте, Атос Матвеевич, нет ли у вас в запасе, совершенно случайно, разумеется, какого-нибудь завалящегося транспортного средства? Д’Артанджян в очередной раз с отвращением сплюнул, поморщился, покосился на подбирающуюся лужу и сказал, шепелявя:

– Развяжите меня, и я вам покажу, где у меня стоит мотоцикл.

– Нет уж, – усмехнулся Юрген, прекрасно знавший сволочной характер на­чальника гаража, – сначала вы мне скажете, где у вас спрятан мотоцикл, а потом я подумаю над тем, стоит ли вас развязывать…

– Ну и не получишь тогда ничего, сука запердольная! – злобно сказал Д’Артанджян. Юргеп пожал плечами, встал, подозвал Добряка, сунул ему нос воняв­шую бензином тряпку и приказал: «Ищи!»

Пёс фыркнул и подбежал к остолбеневшему от страха начальнику гаража.

– Нет, дружок, – сказал Юрген, – этот тоже дерьмом пахнет, но это не то, что мне нужно. Ищи дальше. Пёс принялся деловито кружить по гаражу. Д’Артанджян не­которое время наблюдал за ним с всё возрастающим беспокойством и, наконец, не выдержал:

– Послушайте, Хойницер, ведь если я вам скажу, где спрятан мотоцикл, вы меня так и оставите связанным.

– Не судите по себе! Развяжу. Сказал, развяжу, значит, развяжу, – и Юрген резко наклонился к начальнику гаража:

– Где мотоцикл?!

– В четвёртом боксе в яме, – испуганно сказал Д’Артанджян и тут же заныл сно­ва, – ну послушайте Хойницер, ну зачем вам мотоцикл?

Юрген выкатил из указанного места мощную красавицу «Хонду», любовно погладил машину и проверил наличие бензина. Всё было в порядке.

– Ну, послушайте Хойницер, ну куда вы поедете? Ведь неизвестно, чем дело кончится... Поехали на побережье к бомбоубежищам руководства, я вам в своём от­секе спальное место выделю…

Юрген, конечно, слышал, что у руководства Комиссии есть персональные, обо­рудованные по высшему классу бомбоубежища, но надеялся, что это сплетни. Одна­ко вон оно как, слухи подтвердились. Более того, видать, Д’Артанджян, фигура на пер­вый взгляд не из великих, числится среди избранных, коль имеет там свой отсек. Юрген брезгливо смотрел на захлёбывающегося соплями начальника гаража, и очень ему хотелось добавить Атосу Матвеевичу по этим самым соплям. Ногой. Сильно так, чтоб заткнулся. Но вместо этого он развязал Д’Артанджяна и даже разрешил ему сесть позади себя.

Когда-то в молодости Юрген переболел всеми возрастными  увлечениями. С 7 до 9 лет он собирал марки, с 9 до 11 – значки, с 11 до 13 – сигаретные коробки, тогда же в 13 лет участвовал первый раз в коллективной драке, в 15 – повадился ходить па стадион и скандировать «От Марселя до Тулона лучший – младший Марадона» или «Неповадно было чтоб, ЦСКА загоним в гроб!». В семнадцать лет он выклянчил у родителей средства на покупку маломощного мотоцикла «Восход», а ещё через полтора года, чудом выйдя сухим из воды после столкновения с самосва­лом, сменил лёгкую кавалерию на тяжёлую пехоту, и, обвешавшись металлофурнитурой, а-ля «Гороскоп Сатаны», гонял бывших своих друзей фанатов. При всём этом он счи­тался вполне благополучным ребёнком, поскольку двоек, троек домой не приносил, на учёте в милиции не состоял, наркотиками не баловался, почти не пил, совсем не курил и против законной власти не выступал. Юрген довольно рано женился, в ин­ституте окончательно остепенился, его даже не испортила служба в армии, после которой он окончательно ударился в науку. Молодость почти прошла, однако навыки, полученные когда-то, сохранились и время от времени оказывались полезными. Вот, например, он умел водить мотоцикл.

Юрген повёз начальника гаража в милое его сердцу бомбоубежище, рассудив, что больше десяти минут не потеряет. Правда, для этого он выбрал самый близкий путь. Самый близкий путь пролегал через Муравейник. Атос Матвеевич протестующе-робко заскулил, но Юрегн, неразборчиво рявкнув на него, только поддал газу. Машина была хорошая, и, как норовистый конь, чувствовала уверенную руку. Резкий ветер, задувавший сбоку и поднимавший надоедливую пыль, езде не способствовал, но «хон­да», признав всадника, словно помогала ему. Юрген перевалил стокилометровый рубеж скорости. Д’Артанджян мелко дрожал, судорожно обвившись Юргену вокруг талии и жарко и противно дыша в ухо.

В Муравейнике их обстреляли. Юрген совершенно случайно успел заметить человека с автоматом, выскочившего наперерез мотоциклу, и заложил головоломный вираж. Человек с автоматом пустил очередь в молоко, однако Атос Матвеевич от неожиданности прокусил себе до крови язык и о пряжку портупеи разбил вторую бровь. На выезде из Муравейника и вовсе шло настоящее сражение. У дверей за­ведения матушки Брантона, считавшегося культурным центром Муравейника, человек двадцать молча и сосредоточенно разбивали друг другу носы и крошили челюсти. На мотоцикл они, к счастью, не обратили никакого внимания. Юрген едва не задавил одного из участников драки. Вернее, одного из бывших участников. Окровавленный человек в остатках одежды отползал от эпицентра побоища, подтягивая перебитую но­гу. На голых рёбрах его виделся след ножевого ранения. Ещё человек шесть лежа­ли тут же, видно уже не имея сил куда-нибудь отползти. Их деловито топтали, об них некстати спотыкались, отбрасывали ногами и продолжали драться. Юрген, вынуж­денный притормозить, детально рассмотрел всю панораму битвы и, миновав её, оста­новился на развилке дорог.

– Куда дальше?

– Налево к морю, – клацая зубами, сказал Атос Матвеевич. Юрген свернул налево и вскоре помчался вдоль береговой линии. Через десять минут бешеной гон­ки он ворвался на территорию жилого посёлка руководства Комиссия и затормозил около коттеджа, который ему показал Д’Артанджян. Стянув запылённые очки и мокрый от пота шлем, Юрген недоумённо огляделся. Он будто попал в другой мир. Здесь царило абсолютное спокойствие. Между коттеджами – разноцветными двух- и трёх­этажными домиками – в мирном соседстве прогуливались куры, фазаны, кошки и собаки. У одной из оград стоял милый, совсем игрушечный ослик. Через ограду напротив свесил башку довольно крупный конь и, насмехаясь над мелким и смирным соседом, весело скалил зубищи. В единственной на весь Остров детской песочнице размером с хороший бассейн копошились внуки и внучки высоко­поставленных сотрудников Комиссии, привезённые сюда на лето. За ними пригляды­вали три старушенции, сидевшие на скамейке в тени раскидистого платана и ле­ниво судачившие по поводу очередного повышения цен на спиртное. Откуда-то нес­лась бодрая маршевая музыка. Мимо на велосипеде проскрипел какой-то любитель утренних моционов. На веранде одного из коттеджей женщина развешива­ла бельё и громко и немузыкально напевала про то, что «сердце красавицы склон­но к измене». Её зрелые формы капризно выпирали из тесного халатика. В крытом павильоне у самого моря играли в пинг-понг.

Избитый и жалкий начальник гаража и грязный, опоясанный портупеей Юрген, казались пришельцами из другого мира, как Остап Бендер с Кисой на курорте в Пятигорске. В том, другом мире, было холодно, дул резкий, пронизывающий до кос­тей ветер, начиналась гроза, там дрались, стреляли, и неведомые злоумышленники со­бирались запустить Машину Времени, что могло привести к самым непредсказуемым последствиям. А здесь было тихо, безветренно, ярко светило ласковое тропическое солнце, тучи, страшные грозовые тучи, переполненные электричеством, проносились стороной и скрывались в необозримой дали океана, грома слышно не было. Здесь иг­рали дети, паслись животные, женщины развешивали бельё, а старушки лелеяли свой пенсионный возраст.

Атос Матвеевич униженно поблагодарил Юргена, с трудом слез с мотоцикла, робко пожелал своему спасителю счастливого пути, неуверенно попросил его всё же вернуть машину и поковылял к своему коттеджу. Проходя мимо песочницы, на­чальник гаража еле слышно поздоровался со старушками, а те, не обратив внимания на его непрезентабельный вид, нестройно прогалдели что-то в ответ. Женщина на веранде, наконец, развесила бельё, в очередной раз поправила халатик на груди, страс­тно глянула на замызганного Юргена и, напевая теперь уже «сердце, тебе не хочет­ся покоя?», отправилась в сторону павильона, где играли в пинг-понг. Юрген уз­нал в ней жену заведующего Отделом Охраны Будущего. Он никогда раньше не видел мадам Карпич в таком сугубо домашнем виде, и у него шевельнулись в душе какие-то неведомые, а главное, довольно тёплые чувства к ней. Совсем одичал, рас­сердился на себя Юрген. Он завёл заглохший мотоцикл и поехал в коттедж Директора Комиссии. Чего он собирался добиться от сего уважаемого мужа, Юрген толком не знал, но, по-видимому, ему захотелось посмотреть, как реагирует на создавшуюся ситуа­цию верховный правитель Острова,

Директора он нашёл на пляже. Здесь же он обнаружил заместителя дирек­тора по снабжению, коменданта Главного корпуса и учёного секретаря Комиссии. Четверо высокопоставленных особ культурно отдыхали, немножко развлекались и на происходящие на остальной части Острова события не реагировали никак. У Юргена даже создалось впечатление, что они не в курсе событий, происходящих на остальной части Острова. На остальную часть Острова им было глубоко наплевать.

Секретарю учёного Совета какая-то японка делала массаж спины. Снабженец с комендантом увлечённо резались в кости, вокруг них расположились зритель­ницы и болельщицы в количестве 4-х персон. Они очень живо реагировали на пери­петии борьбы. Судя по их возгласам, соперники играли на обладание одной из этих болельщиц. Так что принцип личной заинтересованности был налицо. Неподалёку от воды на роскошном персидском ковре на спине возлежал сам Директор Комиссии, а ещё две девицы весело визжали, стараясь привести его половой член в состояние полной боевой готовности. Директор от удовольствия хрюкал и тянул прямо из гор­лышка грузинский «КВВК».

Руководители Комиссии по Созданию Машины Времени, равно, как и все да­мы пребывали в неглиже. В тени пальм в креслах-качалках Юрген заметил ещё одну па­рочку. Вернувшаяся с Большой Земли дочка Директора демонстрировала своему приятелю, кажется заву одной из групп Отдела Охраны Будущего, новые поступления в её, без преувеличения сказать, уникальную коллекцию бриллиантов. Время от времени они отрывались от созерцания драгоценных камней и не без брезгливости по­глядывали на резвящихся стариков.

 

Глава 18.

Первой заметила незваного гостя высокая пышнотелая блондинка из свиты Директора. Она встала, бесстыдно распрямилась, потянулась, с интересом ог­лядела Юргена с ног до головы, неопределённо фыркнула и громко сказала:

– Ба! Гляньте, девочки, мужчина пришёл!

Все, кто находились на пляже и были поименованы «девочками», посмотрели на человека на мото­цикле. Парочка под пальмами сразу утеряла к нему всякий интерес и занялась своими делами. Зато остальные явно удивились неожиданному визиту.

– Откуда вы, юноша, такой потрёпанный? – спросил Директор, величественно прикрываясь углом ковра. Снабженец и комендант отвлеклись от своих костей и требовательно ждали ответа. Секретарь учёного Совета нетерпеливо поше­велился и сказал своей японке, также не отрывая глаз от Юргена:

– Ну что же вы, милочка, оборванцев не видели? Продолжайте, пожалуйста! Японка, вздохнув, продолжила, но уже меньшим рвением. Ей явно понравился оборва­нец, тем более что был одет и молод. Юрген оставил мотоцикл и переполняемый самыми противоречивыми  чувствами, подошёл к ковру, где расположился Директор.

– Меня зовут Юрген Хойницер, я руководитель группы энергообеспечения Машины Времени Отдела Основных Мощностей, – представился он.

– У вас ко мне дело? – спросил Директор, оглядываясь в поисках плавок.

– Не только, и не столько у меня, – сказал Юрген, – на Острове творится что-то странное, начались беспорядки, какие-то злоумышленники захватили...

– Ну что вы, г-н Хойницер, – перебил его Директор, – какие беспорядки? Здесь у меня селектор прямой связи, буквально двадцать минут назад наш учёный секретарь, любезнейший господин Лысенко, беседовал со всеми руководите­лями подразделений. Они доложили, что всё идёт как обычно, закончилась напряженная тру­довая неделя, сотрудники получили право на законный выходной, весь дежурный персонал на постах…

Юрген молчал, беспомощно оглядываясь – может и правда, зря он поднял панику? Воскресенье же сегодня! Действительно, народ, и даже лучшие его представители, законно отдыхают. А как они отдыхают – не его, Юргена, дело. Имеют право и ТАК отдыхать. Да, скорее всего проблема именно в нём. Это над ним ставят какие-то странные эксперименты, может, готовят к чему? Он давно, а точнее ни разу с момента прибытия на Остров не перечитывал свой многостраничный контракт. Может, там действительно есть какой-нибудь пункт меленькими буковками, позволяющий использовать его в каких-нибудь хитрых экспериментах. Ведь ничего не стоило сероглазому, выскочив из кабинета, включить заранее припасённую запись относительно захвата Машины Времени…

– Ах ты, господи! – вмешалась изящная брюнетка в очёчках, стоявшая около игорного стола, – какие вы мужчины, всё-таки скучные существа! Всё о делах, да о делах. Даже на заслуженном отдыхе и то о делах. Юрген, вы не возражаете, что я вас так на­зываю, – брюнетка подошла к нему вплотную и снизу вверх заглянула в глаза, – пос­мотрите, какой день сегодня чудесный. Прямо-таки бархатный сезон! А вы такой ус­талый и измученный! Даже грязный, извините. Отдохните с нами, выпейте, закусите, и вам не будет казаться, что всё кругом плохо... – она от слов приступила к де­лу, расстегнув две верхние пуговицы его рубашки. Юрген шарахнулся от неё и на­толкнулся спиной на полную блондинку. Она нежно улыбнулась и ловко расстегнула ещё две пуговицы. Юрген огляделся и обнаружил, что очутился в кольце обнажён­ных женщин.

– Ну что за ветреные девицы! – притворно обиженно сказал зам Директора по снабжению, – стоило появиться молодому мужчине, как нас совсем забросили. Женщины, обступившие Юргена, дружно протянули к нему руки и мигом содрали порту­пею, расстегнули оставшиеся пуговицы на рубашке и взялись за брюки. Он дернулся, было, но они с визгом бросились на него и повалили на песок. «Изнасилуют!» – с ужа­сом подумал Юрген, чувствуя, как с него стаскивают остатки одежды, а какая-то наиболее предприимчивая особа уже ухватилась за его мужское достоинство. Достоинство, не будь дураком, реагировало как надо. Юрген же подавил в себе последний приступ джентльменства и, отчаянно извернувшись, рискуя своим самым драгоценным, ударил одну даму локтем в лицо, другую – ногой в живот, третью – головой в грудь. Тиски разгорячённых женских тел ослабли, и Юрген всё же поднялся. Что-то хрустнуло под ногами. Трусы (единственное кроме сандалий, что он на себе сохранил) болтались в районе коленей и надёжно его стреноживали. Женщины вновь двинулись на него, охватывая полукольцом и отрезая пути к отступлению. Выражение лиц у них было сладостно-хищное. Брюнетка (а ведь симпатичная, зараза!) близоруко щурилась – Юрген, похоже, сбил с неё очки и раздавил их. Он боялся наклониться на трусами, не без оснований полагая, что кто-нибудь из амазонок может вцепиться ему в волосы. Он попятился, не наклоняясь, присел, поддёрнул к верху оставшуюся деталь одежды и тут же бросился бежать. Женщины, победительно визжа, бросились следом.

– Ату его! – хохотало руководство, – ату его, бабоньки!

Сделав полукруг по пляжу, Юрген заметил, что приятель дочки Директора заводит его мотоцикл.

– Сволочи! – окончательно потеряв самообладание, завопил Юрген и рванул к мотоциклу, своему единственному шансу на спасение. Он заметил, как в руках у коменданта Главного Здания появился в руках пистолет. Сквозь строй взбесивших­ся баб он пролетел в прыжке, выставив вперёд левую ногу. Под ногой что-то чмок­нуло и взвизгнуло. Острые когти оставили на его спине яркий пламенеющий след, но боли Юрген не почувствовал, он затылком видел, как комендант поднимает пистолет. У самого мотоцикла, который завёл, но не успел стронуть с места приятель доч­ки Директора, он присел, и не ожидавший этого стрелок попал прямо в задницу непрошеному водителю. Судя по брызнувшей в разные стороны белесоватой пыли, стрельба велась солью, но меньше удовольствия жертве не доставила. Жертва заорала и вывалилась из седла машины. Юрген вско­чил на своё законное место и, дав газу, заложил резкий вираж, чтобы уйти от повторного выс­трела. Повторных выстрелов было восемь – полная обойма. Комендант разбил два плафона на декоративных фонарях, удобрил солью несколько деревьев, но в Юргена так и не попал.

Он мчался по дороге, ведущей к рабочим блокам Машины Времени. Юрген нем­ного успокоился, чему способствовала бешеная езда и невиданный грозовой ливень, обрушившийся на Остров. Слава богу, он был тёплый. И вообще резко потеплело, ветер стих. Вот только ливень бушевал. Такого Юрген не видел даже во время сезо­на дождей. Вода лилась с неба сплошным потоком, и уже через пять минут и водитель, и мотоцикл были отмыты до блеска.

– Хорошо-то как, боже мой! – думал Юрген, – что может быть лучше тёплого дож­дя. Только холодное пиво! Однако дышать водой было неприятно и, чтобы она не забивала рот и нос, Юрген сбросил скорость. Почему-то теперь он не видел особого смысла торопиться. Вклю­чили Машину Времени? Ну и на здоровье! Поскорее хоть это гиблое место прова­лится в тартарары. Бежать отсюда надо, бежать! Не дожидаясь срока окончания кон­тракта. Правда, тогда и жить не на что будет. Сбережения с Острова в швейцарские банки не переводится, всё идёт в пользу Комиссии. Ну и хрен с вами! Пода­витесь. С моей головой и руками я нигде не пропаду. И Гизеллу с собой возьму... Хотя подожди, как это я её возьму, ей же лечиться надо! Что там говорил мой тюремщик насчёт инородного тела?  Ведь если он прав, то стоит удалить это самое инородное тело, то пары сеансов Гассана ибн Крутолоба будет достаточно... Но для этого нужно, чтобы он работал, а, чтобы он работал, попросту необходимо, чтобы он был на свободе. Чёрт! Получается, что я отсюда не могу уехать, пока не выйдет на свободу Гассан ибн Крутолоб! И, видимо, пока не выйдут на свободу все остальные. По­ка всё не вернётся на круги своя. Ещё раз чёрт! А хорошо ли будет, если всё будет по-старому? Не факт. С одной стороны, конечно, хорошо. Но это только с од­ной. А с другой? А с третьей?.. Короче, нельзя мне отсюда уезжать. Никак нель­зя. Это просто бегство получится. Очередное бегство меня от меня. Сколько же можно от себя бегать. А если не я, то кто же?.. Нет, пожалуй, всё-таки я не один такой. А, следовательно, если не мы, то кто? Кто?!

У самой цели, около развилки, которую образовывали дороги, ведущие от коттеджей руководства и жилой зоны Комиссии, Юрген поехал совсем медленно. Во многом по привычке – тут был пост охраны Машины Времени. Вообще-то всю её территорию должен был опоясывать ещё и мощный забор, увенчанный колючей проволокой под током, но до забора руки у строителей так и не дошли. На заборе сэкономили. Пост поэтому стоял в чистом поле. Охрана там, конечно сидела, шлагбаумом оперировала, но без должной прыти, предпочитая держать его поднятым, а если кого и останавливала, то только для того, чтобы скуку развеять, поговорить. Те, кто ездил мимо поста, охране, умирающей от безделья, сочувствовали, а потому останавливались поговорить с охотой.

Юрген ввиду форс-мажорных обстоятельств, пожалуй, останавливаться бы не стал – не до разговоров, но таки остановился. Поста, как такового на месте уже не имелось. Имелась груда дымящихся мокрых камней. Угадывались также обломки мебели, осколки стёкол и кинескопа телевизора, а также неплохо сохранившиеся дверца микроволновки и унитазный бачок. Слава Богу, не бросались в глаза останки человеческой плоти. Судя по всему, по посту шарахнули из чего-то крупнокалиберного, но людей предупредили заранее. А пожару не дал разгореться ливень. Асфальт вокруг поста, а также местами на дороге за и перед постом пребывал в плачевном состоянии. Юрген мог бы решить, что и сюда доехал на своём агрегате спящий комбайнер, но не решил. Машины, разворочавшие дорожное покрытие, стояли метрах в 200-х впереди, у ворот, ведущих во двор комплекса Управления Машиной Бремени. У ворот Комплекса де­ловито выстроились в ряд все танки, бронетранспортёры, грейдеры и прочая тяжё­лая гусеничная и колёсная техника, имевшаяся на Острове. Общей численностью 26 единиц. Вон, кстати сбоку притулился и тот самый комбайн. Конечно, аппарат не военный, но тяжёлый и мощный, в чём сам Юрген имел возможность убедиться. Экая сила, подумал он, не без гордости ставя свою «Хонду» под бок Т-72-го. Рядом с танком мотоцикл выглядел детской игрушкой.

Войдя в ворота, Юрген сразу уткнулся в спины людей. Люди заполонили весь двор комплекса. Здесь было столько народу, что, казалось, сюда собрался весь Остров. Мужчины, женщины, люди пенсионного возраста и даже местами дети, молча и непрек­лонно стояли под жутким, проливным дождём, слушая оратора, вещавшего с одного из балконов Корпуса Энергетического Источника. Оратором был довольно пожилой мужчина с тёмными волосами и кустистыми бровями. Говорил он веско, тя­жело, с заметным придыханием. Его окружали суровые, плечистые молодые люди с ка­менными выражениями на рубленых лицах. Один из таких молодых людей держал над говорившим большой японский зонтик, остальные пристально глядели по сторонам, контролируя толпу. Впрочем, толпа вела себя очень спокойно. Либо злоумышленников, собиравшихся включить Машину Времени уже изловили и изолировали, либо (к этому выводу теперь стал склоняться Юрген), их, этих самых злоумышленников, не сущес­твовало в природе. Он прислушался. Несмотря на солидное расстояние, отделявшее его от оратора, слышно было неплохо. По всей видимости, речь была в самом разга­ре.

– Напоминаю вам, уважаемые господа, – вещал оратор, – об особом положении, в котором мы находились и продолжаем находиться! Мы волею судеб оказались на самом пике социального и научного прогресса, и поэтому к нам приковано присталь­ное внимание всего мира. И мы должны помнить об этом внимании. Помнить постоян­но, ежечасно, я бы даже сказал, ежесекундно. И это не преувеличение, товарищи! Каждый наш успех вызывает радость, не побоюсь этого слова, ликование у всех пере­довых людей нашей планеты. Каждая наша неудача, леди и джентльмены, отзывается в их сердцах болью. Наше влияние на умы не только друзей и союзников, но и наших противников нас­только велико, что его трудно переоценить. Недаром вся периодическая печать заполнена материалами о нас. Нас хвалят, нами восхищаются, нас ставят в пример, нас называют лидерами и первопроходцами. И хотя это действительно так, нельзя забывать, дорогие братья и сёстры, о том, что существуют в мире силы, и силы поистине могущественные, которые кровно заинтересованы в провале того великого эксперимента, в котором мы все принимаем участие. И крайне опасно было бы эти силы недооценивать. Мы не раз уже оказывались свидетелями того, как консерватизм и косность, постепенно вырождаясь в реакцию, в зародыше губили великие инициативы. Помните, что вы и только вы, мои непревзойдённые коллеги и любимые земляки, способны, на мой взгляд, который должен стать и вашим взглядом, попросту обязаны, приложить максимум умения, старания и терпения для того, чтобы мы победили. И пусть нас обвиняют в закрытости, отсутствии истинной демократии, называют душителями свободы, Империей Зла, исчадием а… э-э-э, пардон это не из той оперы… Да как только нас не называют наши враги, и несмотря на это, мы должны несмотря ни на что идти вперёд, идти к своей цели, к своей Высокой Цели, которая, в конце концов, станет целью всего человечества, не толь­ко нашей целью и целью наших верных друзей и союзников, но и тех, кто по исторически сложившейся ситуации, или по трагическому заблуждению ещё не осоз­нали, что путь, избранный нами, является единственно верным путём. Остальные пути исторически обречены! Наши друзья должны знать об этом, а наши враги помнить! Мы не свернём с этого пути! И хотя идти по этому пути невообразимо тяжело, мы должны по нему идти и дойти до конца пути. Обязательно дойти! А для этого, согласитесь, то­варищи, господа, коллеги, или как вам больше нравится, у нас есть все предпосылки. Трудностей, к сожалению, пока не счесть, но мы же с вами знаем, каких громадных успехов мы достигли на своём пути...

– Кто это такой? – недоумевал Юрген, напрочь утеряв нить повествования, – откуда он здесь взялся и почему го­ворит всё время от нашего имени? Как ему удалось собрать столько народу и зас­тавить себя слушать. Было бы понятно, если бы он говорил по делу, а то несёт ка­кую-то ахинею. Он, что с Большой Земли приехал? Или с Луны упал? Он, что по сто­ронам не смотрел, или это один из тех, кому уже наше руководство успело мозги запудрить? Ничего не понимаю. Ладно бы, как оратор он был неплох. А то ведь не то, что Иоанн Златоуст, а просто косноязычный и задыхающийся болван, елозящий но­сом по шпаргалке. И голову-то ни разу не поднял. Какие хоть у него глаза?  И то брови всё лицо заслоняют... Господи! Что же это нам так не везёт, а? Дирек­тор с компанией на пляже развлекаются, у них там даже небо синее, а этот сам под зонтиком стоит, а людей заставляет под таким дождём мокнуть. Притом ещё и го­лову забивает им всякой ерундой, которая к действительности никакого отношения не имеет…

И Юрген, не выдержав, начал пробиваться сквозь сомкнутые ряды слушателей поближе к импровизированной трибуне. В толпе попадалось множество знакомых, с которы­ми приходилось здороваться, а с некоторыми даже раскланиваться, что в плотной массе людей сделать было совсем непросто. Два раза он даже ненадолго застревал – островитяне стояли непроходимой стеной и, едва ли не открыв рот, внимательно слушали. Для того чтобы двигаться дальше, Юрген предельно разнообразил свои приёмы – он и вежливо просил, и по-деловому предлагал подвинуться, и настойчиво оттирал плечом, и бесцеремонно отпихивал локтем. Там, где не годился один метод, оказывался действенным другой. Люди слушали, и в приоткрытые от усердия рты лился дождь. Никто даже особо не обижался на неугомонного и назойливо прущего вперёд мужика в одних трусах.

Болтовня! Здесь болтовня, как и везде! Везде послушные, тихие люди, которые почему-то считают, что, слушая подобного рода болтовню, занимаются полезным делом. Юрген уже проник в передние ряды и явно обратил на себя внимание суровых мо­лодых людей, окружающих оратора. Тот, что держал зонтик, наклонился и что-то прошептал оратору на ухо. Тот лишь слегка наклонил к нему ухо, не перес­тавая говорить. Только теперь он, закончив одну фразу начал следующую, содержа­ние которой заставило Юргена дёрнуться в сторону, обратную которой он так упорно пробивался сквозь толпу.

«...Среди тех, кого следует в первую очередь отметить и, безусловно, по­ощрить, – слегка возвысив голос, после крохотной паузы продолжил оратор, – и всеми нами искренне уважаемый руководитель группы Отдела Основных Мощностей Юрген Хойницер. Руководимая им группа, и сам он лично вносят громадный вклад в нелёгкое, я бы даже сказал, ге­роическое дело создания Машины Времени. Сегодня он, как, впрочем, и все осталь­ные наши передовики, находится здесь, среди нас. Так не упустим же, товарищи, слу­чая, чтобы поблагодарить Юргена Хойницера за его работу. Поскольку именно его работа есть прообраз той работы, которой мы ждём от каждого члена нашего большо­го и многонационального рабочего коллектива. Ура, товарищи!

– Ура!!! – неожиданно дружно подхватила толпа, и стоявшие вокруг Юргена лю­ди расступились, протянули к нему руки и легко вознесли над собой.

– Что же это такое? – опустошённо думал Юрген, не в силах уже сопротивляться, – ведь это обезумев­шее стадо – не пяток взбесившихся баб, с ними так просто не справишься, с обезумевшим стадом вообще справиться невозможно. Они ведь не ведают, что творят. Им сказали, что я герой, и они этому поверили. Им сказали, что меня надо славить, и они меня славят. Им ведь всё равно, кого славить. Тем более и славить-то особо некого. Так что я ещё не самая худшая кандидатура. На безрыбье, как говорится, и рак – рыба.

Его на руках донесли до балкона и забросили туда, прямо в объятья оратору, который по этому поводу даже прервал свою бесконечную речь. Они нежно обнялись, и густобровый, прослезившись, тщательно и троекратно облобызал Юргена, слизав с него почти всю дождевую воду. Тот от неожи­данности почти не сопротивлялся. Наконец, отпустив Юргена, оратор заботливо поставил его рядом с собой под зонтик, сделав знак, явно обозначающий необходимость приодеть передовика производства соответственно торжественности момента. Но насладиться сухостью и соседством со столь важной персоной Юрген не успел – кто-то потянул его сзади за трусы. Он удивлённо повернулся и тут же оказался во втором ряду стоявших на балконе. Перед ним сомкнулись непреклонные спины суровых молодых людей, загородив обзор. Он попытался выбраться обратно, но спины суровых молодых людей сделали ещё одно волнообразное движение, и он оказался в третьем ряду. Ну и хрен с вами, подумал Юрген, не больно-то и хотелось. Он подался ещё дальше назад, не ощущая сопротив­ления, и оказался в помещении. В помещении было хорошо. Тепло и сухо. А главное совсем пусто. Кто же меня тянул за трусы? – задался вопросом Юрген, но тут же отступился – устал и надоело. Он прошёлся по блестящему паркету, оставляя мокрые и грязные следы. В помещении наличествовали две двери. Одна из них вела на балкон, откуда глухо до­носился голос всё того же оратора и по-прежнему виднелись лишь непреклонные спины суровых молодых людей. Другая дверь располагалась напротив балкона и, по-видимому, вела вглубь здания, у которого, несомненно, где-то имелся выход. Здесь, во всяком случае, точно делать было больше нечего, и Юрген решил по-английски, ни с кем не прощаясь, удалиться. Окончательно наследив, он пересёк всю комнату и вышел. За дверью оказалось нечто вроде приёмной перед большим кабинетом большого человека. В приёмной стоял стол, явно предназначенный для секретарши, а в продолжение линии стола рас­полагался ряд кресел для ждущих аудиенции. Кресел стояло много, но занято было всего одно. Прямо в центре ряда вольготно, нога на ногу расположился Перешибайло. Он был в штатском и вообще доволен собой.

– Ну, наконец-то! – весело сказал он, – а то я думал, что тебе со всеми, в толпе, интересней. Значит, ошибся. Это хорошо.

– Да я, собственно... – ошарашено сказал Юрген.

– Ты хочешь сказать, что попал на балкон не по своей воле?

– Да я, собственно…

– Ладно, ты главное не волнуйся, всё в порядке, – сказал Перешибайло, вста­вая, – пойдём из этой богадельни на свежий воздух.

– Ничего не понимаю, – наконец прорезался Юрген, – тебя же арестовали, или уже выпустили, или не арестовывали вовсе... Что ты здесь делаешь? Что там за сборище? Что это за придурок околесицу несёт? Захватывали Машину Времени или нет? И вообще...

– Погоди, погоди, – засмеялся Перешибайло, – давай-ка по очереди поступ­ления и не всё сразу. Во-вторых, на все вопросы я тебе отвечу по дороге домой. Пойдём, дорогой, – и он взял Юргена под локоть. Сил сопротивляться уже не было. Как-то разом Юргену захотелось есть, пить и спать. Сказались бессонная ночь и дикое напряжение последних часов. Он чувствовал себя абсолютно разбитым. Он покорно позволил Перешибайло вывести себя на свежий воздух. Воздух был свеж относительно, потому что потоп продолжался. Перешибайло, всё так же нежно поддерживая Юргена под локоток, торопливо, чтобы опять не промокнуть, подвёл его к маленькой авиетке и помог в неё забраться.

– Дороги танки порушили и ливень размыл, а вездехода у меня нет, – объяснил Переши­байло столь странный выбор транспортного средства. Юрген сел в аппарат с опаской, уж больно несерьёзно выглядела машина, которая собиралась взлететь. Авиетка, кабину которой заменял натянутый на рейки полиэтилен, по внешнему виду была гибридом стрекозы и инвалидки, однако, бодро затарахтев мото­ром, довольно уверенно поднялась в воздух, ведомая твёрдой рукой бывшего, а мо­жет и не бывшего начальника полиции.

 

Глава 19.

Летели они со скоростью велосипеда. Прежде чем взять курс на жилой комплекс Острова. Перешибайло сделал круг над двором Блоков Управления. С высоты птичьего полёта толпа выглядела ещё внушительнее.

– Сюда, что весь Остров согнали, что ли? – спросил Юрген.

– Почти, – небрежно ответил Перешибайло, – кстати, тот, как ты изволил выразиться  «придурок», один из лучших в мире специалистов по урегулированию кризисных ситуаций. Его специализация – утихомиривание и подчинение своей воле возбуждённых масс народа, численностью от 10 000 человек. Мы его за громадные деньги в начале недели выписали. Сразу, как только ты весь Учёный Совет на уши поставил.

Юрген промычал нечто невнятное, соглашаясь, что придурок действительно своё дело знает – недаром толпа слушала его как заворожённая.

– А сюда я за тобой прилетел, мой транспорт, видишь ли, явно не быстрей твоего мотомонстра, и я боялся не успеть – продолжил Перешибайло, закладывая лихой вираж, – ты у нас парень крутой, и мог в горячке чего-нибудь лишнего наворотить.  

– Ты поосторожнее, – попросил Юрген, упираясь руками в полиэтилен кабинки, – а то мне эта конструкция доверия не внушает.

– Не бойся, – засмеялся Перешибайло, у него вообще было очень хорошее настроение, –машина – зверь.

Дождь стучал по крыльям зверь-машины, как по барабану, порывы уже совсем тёплого ветра, то разгоняли авиетку до 150 км/час, то совсем останав­ливали её, и они висели на месте, как на маленьком воздушном шаре. Минут через пять Юрген освоился окончательно и приободрился, тем более что авиетка, нес­мотря на свои игрушечные размеры, вела себя в воздухе вполне пристойно. Перешибайло сразу уловил изменение душевного состояния  приятеля, и, усмехнув­шись, сказал:

– В общем, не суетись. Всё обошлось.

– Что обошлось-то? И чего бы я такого мог наворотить?

– Дурное дело нехитрое. Но обошлось всё! Абсолютно всё. Но я не могу тебе полную информацию выдать, у тебя ведь только вторая категория секретности, да и контракт краткосрочный, на два года... В общем, возня у нас началась сразу же.

– Где это у нас?

– У нас – это на Острове. В Комиссии. Я ведь здесь со дня основания, можно сказать, первопоселенец. Только я раньше воспитателем в детском саду работал. Но детей сразу мало было, а полицейских вечно не хватало, вот и пришлось сменить специальность. Все ступеньки прошёл – от участкового до шефа.

– Быстро же ты карьеру себе сделал.

– А ты думал! – гордо сказал Перешибайло, – мы тут не лаптем шти хлебаем!

– Но ты мне раньше об этом не рассказывал!

– А так ли уж это интересно?

– Да как-то...

– Вот видишь... Ладно. Итак, началась возня почти сразу. То один необъяснимый факт всплывёт, то другой. Но с твоим приходом вообще никакого покоя не стало. Правда, по мелочи, но очень часто. Зато уж твой двойник – это апогей. События прямо обвалом пошли.

Юрген невольно выпрямился и гордо расправил плечи.

– Умные наши головы уже достаточно давно предположили, что нам из бу­дущего палки в колёса вставляют. Да так, что за руку не поймаешь. Никаких следов, кроме тех, которые ОНИ хотели оставить. Сколько раз казалось – вот-вот прямо с поличным возьмём, но вывёртываются гады – не подловишь! Это с одной стороны удивляло, с другой раздражало, а с третьей – вдохновляло на трудовые подвиги. Представь себе ситуацию. Если нам действительно из будущего вредят, а не наши доморощенные диссиденты да террористы балуются, что с современным уровнем техники вполне можно предположить, то получается, что они, эти самые люди из будущего пользуются Машиной Времени. А?! Как тебе? Сами пользуются, а нам хотят воспрепятствовать! Или боятся, что мы к ним в гости заявимся? Я в этом деле не специалист, но, по-моему, и теория это запрещает...

– Ну не совсем запрещает... – задумчиво пробормотал Юрген.

– Тем не менее, – Перешибайло потянул штурвал на себя – по курсу по­казалась строящаяся махина нового научного корпуса, – теперь тебе ясно, почему такое вмешательство удивляло и раздражало? Ну а вдохновлял нас, то есть вас, учёных, чисто экспериментальный интерес: что же это мы такое делаем, если буду­щее наше так против нас настроено? Как оно там, в теории? Можно повлиять на настоящее, изменив что-то в прошлом?

– Чёрт его знает… – пожал плечами Юрген, – может быть, и можно, а может быть и нельзя, может быть, повлиять можно, но при этом будет вовсе не твоё будущее, а какое-то другое... Одно ясно: надо поменьше портачить в настоящем, тог­да и будущее на нас в обиде не будет. Так что из всего этого вывод простой: видать, что-то мы делаем совсем не так. И то, что нам мешают, нас должно не вдох­новлять и рождать в нас порыв очередного идиотского энтузиазма, а наоборот, должно заставить задуматься… А, старик? Как считаешь? Может быть, всё значи­тельно тривиальнее? Может быть, таким образом нас хотят заставить непредвзя­то оценить нашу деятельность?

– И для этого не останавливаются перед государственным переворотом? – усмехнулся Перешибайло.

– Каким ещё переворотом? – недоумённо спросил Юрген, – ты запуск Машины Времени, что ли переворотом называешь?

– О господи, какой ты, оказывается, бестолковый! Машину Времени запуска­ли мы сами...

– Как это мы?

– А так! Она ведь не то, чтобы на ходу, но какие-то процессы провести можно. Конечно, если её целиком брать, то энергетически Машина не обеспечена. Внешнее защитное поле не работает, вишь, как погоду-то испортили, сроду такой холодины не было и дождей в это время года… Внутреннее поле тоже не фонтан, само себя жрёт, 4-й блок, похоже, в тартарары спустили, придётся саркофаг строить, чтобы оттуда, куда блок провалился, какого-нибудь выброса не случилось. Система корректировки не отлажена, пространственно-географическая система, как тебе известно, даже в настоящем на тыщи километров маху даёт… Но ведь сама-то схема в целом действует. Поэтому её вполне можно запустить. Только вот неясно, какие бы нас последствия ждали, поработай Машина чуть дольше…

– Ничего себе шуточки! А зачем её вообще надо было включать?

– А затем, чтобы все незваные гости убрались отсюда и побыс­трее. Из нашего ли времени, с Острова – неважно. А то уж слишком расхозяйничались тут!

– Ты считаешь их вмешательство доказанным?

– А ты настаиваешь на том, что собственной персоной произносил бре­довую речь на Учёном Совете?

– Неужели я там наговорил чего-то ужасного?

– Да, нет, всё, в общем-то, правильно. Только, даже несмотря на нашу демо­кратию и гласность, об этом говорить не принято. Чего уж педалировать-то? И так все всё знают… Впрочем, суть не в этом. Речь твоя, хоть и имела взрывоопасное содержание, так и осталась речью, а вот то, что ОНИ пошли на прямой подлог многочисленных секретных документов, инспирировали массовые аресты с целью дезорганизации деятельности Комиссии, даже рискнули осуществить локальные временные инверсии – вот это гораздо хуже!

– Подожди, подожди! Ничего не понимаю! Ты хочешь сказать, что это люди из будущего арестовали тебя, меня, Скотинника, Крутолоба и других? Но как? Но зачем? А этот мужик, который меня допрашивал? А инверсии – они-то как раз теорией и запрещены!

– Теоретики, блин! Мужик его допрашивал! Ты уверен, что мужик тебе не привиделся?! Растоп, например, утверждает, что никто тебя не допрашивал. Ему позвонили на пост и приказали доставить тебя в следственную комнату, откуда ты благополучно и сбежал. Нос, между прочим, человеку сломал. Мочку уха надорвал.

– Я старался аккуратно, – покаянно сказал Юрген.

– Аккуратный ты наш! А ещё удивляешься, чего ты мог наворотить, если бы начал неаккуратно действовать.

– Так что ж, это не ваш мужик был?

– Кроме тебя его никто не видел.

– Но он же мне всю правду рассказал. Глаза, можно сказать, открыл.

– Открыл, открыл, – передразнил его Перешибайло, – небось, рассказал тебе о тебе много всего, о чём ты никому не рассказывал, и ещё какие-нибудь сенсации задвинул, чего-нибудь про твой отчёт и про передвижное защитное поле? 

Юрген молчал. Переживал. Перешибайло продолжил.

– Первый Отдел, конечно, на Острове неплохо работает. Несмотря на общее раздолбайство. Но ВСЕЙ твоей подноготной даже там не знают. Ю, ты совсем, как ребёнок! С одной стороны веришь всяким бредням. С другой – не можешь экстраполировать элементарные вещи. Инверсия, говоришь, запрещена. Инверсия НАШЕЙ теорией запрещена, а ихней… А что касается переворота… Государствен­ный переворот можно двумя способами осуществить: сменить руководителей или изолировать наиболее умных, влиятельных и талантливых людей общества. Причём, неизвестно какой способ эффективнее. На­ше руководство надо наоборот всемерно укреплять и поддерживать, и тогда оно способно любое мало-мальски полезное дело превратить в безответственный бал или нескончаемый поток реформ, а вот уничтожить цвет Острова – другое дело. При этом гарантируется полный неуспех нашего предприятия… То есть то, чего они, наши любимые потомки, так упорно добываются.

– Прямо так и уничтожить! Если меня сейчас уничтожить, то я бы не смог через двадцать, или сколько там лет, пользуясь услугами Машины Времени вредить в настоящем.

– Ну не уничтожить, в нашем случае такое действительно вряд ли возможно, но изолировать-то можно. И смею тебя уверить, они были очень близки к цели. Хорошо для нас, что у нас есть не только такие грамотные люди, как мы с тобой, но и дураки с инициативной шлеёй под хвостом вроде Филидора и Кайла. Именно благодаря их глупейшей деятельности, которую, видать, ТЕ ребята никак предусмотреть не могли, я и ещё несколько хороших людей оказались на свободе и включили Машину Бремени.

– Зачем? И что Филидор с Кайлом сделали? – Юрген чувствовал в словах Перешибайло какую-то логическую неувязку, но не было ни сил, ни желания до неё докапываться.

– Подробности, извини – ДСП. Филидор и впрямь решил, что самый тут главный и полез ИМ, не понимая, что это ОНИ, помогать. Тебя вон арестовал, – Перешибайло хихикнул, – ему ты, кстати, тоже ухо… того, повредил малость. Кайл… Кайла, конечно, жалко, влип, как всегда не за грош, только мы его в дворники пристроили, чтоб под ногами не путался… А включение Машины было давно предусмотрено для того, чтобы оградить себя от влия­ния нашего собственного будущего. Совершенно неясно, как наша родная Машина Времени на время влияет, но то, что они, наши любимые потомки, испугались и смотали удоч­ки, можно считать свершившимся фактом. А знаешь, кто нас это надоумил сделать?

– ?

– Ты!

– ???

– Ну не ты конкретно, а запись твоей управляемой реальности, сделанной в КОЗе! Только Крутолоб, например, считает, что это никакая не управляемая реальность была, а самая настоящая локальная инверсия. Или ты впрямь поверил, что у тебя пробу желудочного сока брали?

Юрген слегка покраснел, докторам он верить привык, но тут же агрессивно спросил:

– Ты хочешь сказать, что это не доктора были?! И что дала им эта инверсия?

– Как ты любишь сразу по несколько неудобоваримых вопросов задавать, – помотал осуждающе головой Перешибайло, – может, конечно, они и доктора, но в штате КОЗы и даже в Первом Отделе у нас не числятся. А инверсия просто оказалась незаконченной. Почему – пока не знаем. То ли ты им помешал очередным непредсказуемым взбрыком, то ли аппаратура сбой дала. Машины Времени, особливо портативные – очень уж капризные агрегаты. Наше счастье, что каким-то образом запись сохранилась на диске. Очень хотелось бы верить, что это не есть очередной, хорошо продуманный ход…

Перешибайло снова заложил умопомрачительней вираж и лихо сел на доро­гу позади гостиницы. Метрах в ста от неё стоял перекособоченный автобус. В нём было только половина стёкол и три колеса. Четвёртое валялось отдельно. На колесе, укрывшись армейской плащ-палаткой, сидели два человека. Судя по голосам, они были изрядно пьяны, а по звукам, доносившиеся из-под плащ-палатки, пить они продолжа­ли. Калитка в заборе, окружающем гостиницу, которую всегда так тщательно охра­нял швейцар, была открыта. В видимом фрагменте гостиничного двора наблюдался шимпанзе Гриша, хулиган и попрошайка, а также всеобщий любимец и баловень. Гри­ша трудолюбиво волок по дорожке деревянный ящик, в котором жильцы гостиницы хранили запасные ключи. Ключи в ящике громко гремели, что доставляло Грише осо­бое удовольствие. Увидав входящих в калитку Юргена и Перешибайло, обезьяна бро­сила ящик и, радостно гукая, поковыляла к гостям в предвкушении какой-нибудь вкусности или развлечения.

– Брысь, человекоподобное! – недоброжелательно сказал Перешибайло, производя характерное движение ногой, и Гриша обиженно отстал.

– Одно я могу сказать, – Юрген в затруднении потёр шею, – и они не правы, и мы. Их можно понять, тем более, если они нас хотят предостеречь, но прямое вме­шательство в наши дела – это, конечно, свинство. Но и мы тоже хороши, придумали способ с ними справиться! Варварство это! Как бы нам самим от этого хуже не стало. Впрочем, всё как всегда – сначала сделаем, добьемся необходимого результата, а потом оцениваем, во сколько это нам обошлось и как избежать нежелательных последствий...

– Но пока никаких нежелательных последствий вроде бы нет…

– Будут! – уверенно сказал Юрген, – обязательно будут! Не могут не быть. Бросать нам надо это дело!

– Какое дело?

– Строительство Машины Времени…

– Да ты в своём уме?! – возмутился Перешибайло, – сколько сил потратили, сколько средств вгрохали в эту Машину! А ты говоришь бросить. Осталось-то всего ничего. Вон, уже можно, оказывается, запускать...

– Вот именно поэтому и надо завязывать. Чем ближе к концу, тем сильнее сопротивление, тем хуже условия строительства, тем больший бардак, тем дальше от нас наше предположительно светлое будущее... А не дай Бог, кто-то нетерпеливый или особо любящий поэкспериментировать ещё разок решит Машину включить – раз уж можно. Да на подольше – посмотреть, что из этого выйдет. Всё элементарно. Коли выбрана не­правильная дорога, то, чем дальше идёшь, тем дальше от цели! Вот если развернёмся на все 180 градусов, то, глядишь, со временем и придём туда, куда надо, а так... Знаешь, я решил контракт разорвать и на Большую Землю податься. Надоело мне всё здесь, сил никаких нет!

– Подожди, не горячись. Уехать всегда успеешь. Лишних людей с Острова прогнали, теперь постепенно порядок наведём. Будет всё хорошо, как раньше.

– Не хочу, как раньше! – взорвался Юрген, – понимаешь, не хочу! И не лиш­них мы людей с Острова выгнали, а самых нужных. Лишние все здесь остались. А нам надо было из каталажки выбираться не сразу, а только тогда, когда эта богадельня развалилась бы!

– Не пойму я тебя. То ты говоришь, что Машину Времени нельзя включать. То наоборот, считаешь, что ей надо было подольше поработать…

– Я и сам себя не пойму. Хорошо бы, конечно, чтобы всё развалилось. Но с людьми-то как быть? Людей-то жалко. Есть, однако, у меня подспудная мысля, что порядок будет не тогда, когда всё вернётся на кру­ги своя, а когда всё, абсолютно всё будет по-другому!

– Как, по-другому? Вот ты знаешь, как должно быть по-другому? 

– Не знаю! И знать не хочу. Моё дело работать, пользу приносить, а общес­тво переустраивать я не способен, да и не обучен, а в чужое дело лезть не хочу! И так половина наших бед, если не больше, оттого, что люди занимаются не своим делом... Ведь были же раньше профессиональные революционеры! Ничего не умели делать, только революции совершать! Куда они все подевались? Чего бы им ещё одной революцией не заняться? Последней и окончательной! Я, конечно, малень­кий человек и, может быть, чего-то не понимаю, но моё мнение такое! И ещё, если меня спросят, что мне мешает работать, и, что нужно сделать для того, чтобы не ме­шало, я скажу, но, извини, никак не больше.

– Ну, вот что, – Перешибайло успокаивающе положил ему руку на плечо, – такие важные дела на ходу обсуждать не стоит. Позиция твоя очень спорная, но… Ты отдохни, приведи себя в порядок и завтра приходи ко мне, обсудим, как быть дальше. Всё-таки я в силу своего положения человек на Острове далеко не после­дний, могу хоть как-то влиять на события. Соберём всех толковых ребят, тем более что наши потомки так любезно их нам рассортировали,  поговорим по душам, а? Придёшь?

– Приду, – устало сказал Юрген, – но думаю, ничего из этого не выйдет.

– Не боись! – весело сказал Перешибайло, – не боги горшки обжигают, нау­чимся и мы общество переустраивать.

И он энергично пошёл к калитке, за которой его ждала авиетка.

– Эй, – окликнул его Юрген, у которого сформулировались, наконец, два очередных неудобоваримых вопроса, – ОНИ же из будущего. Наперёд должны знать, что произошло, а получается так, что ОНИ всё время чего-то предусмотреть не могут… И ещё. Личное, так сказать… Насчёт Гизеллы… У неё-то, в результате, что? Ошибка Крутолоба, или?..

– С ошибками – это к Крутолобу, – почти крикнул от забора Перешибайло, – я действительно вообще не в курсе, о чём ты говоришь.

На первую часть вопроса он почему-то отвечать не стал. Может потому, что собственно вопрос так и не прозвучал.

 

Глава последняя.

Юрген побрёл домой. Признаться, энтузиазм Перешибайло его не вдохновлял. Перестраивать общество ему совершенно не хотелось. Гиблое это дело. Да и вообще Юрген не был уверен в том, что надо перестраивать. То есть, перестраивать точно надо, но как это сделать он УЖЕ не представлял. Сколько попыток было и все неудачные. А ведь не самые последние люди этим занимались. Может, общество у нас такое? Всё заканчивается тем, что перераспределят добро по новым карманам, а обладателей старых карманов – в утиль, на свалку истории. А уж сколько всяких потерь по мелочам, особенно среди тех, кто случайно под ногами попутался – и вовсе не сосчитать. Совершенно не хотелось быть ни обладателем старого кармана (хотя какое-то время от этого статуса можно поиметь удовольствие), ни мелочью, раздавленной гигантским каблуком. Ну её, эту перестройку! Как бы просто процесс жизни наладить. Не без приключений совсем, но и без бесконечных чрезвычайных происшествий. Вон даже ЭТИ, из будущего всё время из-за нас впросак попадают. Или (Юрген даже приостановился и хмыкнул) они сами такие – недотыкомки. Тогда точно – НАШИ потомки.

В гостинице царила тишина, и наблюдался относительный порядок. Не работал лифт, куда-то запропастился швейцар. Забас­товка, что ли у привратников, как испарились все, подумал Юрген. Или они тоже на собрании? Он, не торопясь, поднялся на свой родной 10-й этаж и, не то­ропясь, пошёл по своему родному, вдоль и поперёк исхоженному коридору. У Юргена было такое чувство, что он отсутствовал здесь по крайней мере года три. И как ни странно, за эти три года мало что изменилось. Из 107-го номера была слышна весёленькая музычка со словами «его бросила жена, он грустил не по-детски». Дверь в 110-й была распахнута, и виднелась в проёме грязная пятка Казалона, облачённая в не менее грязный и очень дырявый носок, больше похожий на частую сетку. Казалон спал одетый, лицом вниз и, тем не менее, натужно храпел. Из 111-го доносились какие-то технологические звуки – там не то сверлили стену для расширения, не то обтёсывали для документов малахит, чтобы не простаивать в выходные. На дверях 114-го висела записка, приколотая к дереву угрожающего вида финкой. Записка гласила: «Авдеич! мы в Сайгоне а если ты сабака придёш туда бес пузыря то не жить тибе на этом белом Свете!!!» В угловом люксе мамаша Тугоплах воспитывала своих многочисленных спиногрызов. Спиногрызы орали и шмыгали носами так громко, что их было слышно сквозь ор и двери.

Юрген, испытывая нечто вроде нежности, дошёл до своего номера и, вынув из кармана плавок ключ, вставил его в замок. Однако дверь оказалась открытой. Это ещё что такое?! – недовольно подумал он. Если даже и в вещах копались, то дверь за собой надо закрывать. Вконец обнаглели. Но действительность превзошла все ожидания. В комнате кто-то позаботился учинить необыкновенный бардак. На полу валялись мелкие стеклянные осколки и остатки посуды. Холодильник лежал вверх дверцей, которая была вырвана с мясом. Часть продуктов перекочевала на стены и потолок. Телевизор с чёрной дырой вместо кинескопа и проломленной левой боковой панелью, запутавшись в одеяле, пребывал в углу на обрушенных книжных полках. Одна зана­веска была сорвана, другая полоскалась в окне с выбитым стеклом. Время от време­ни она влетала в комнату и обильно орошала её водой, собранной на улице. Дверца платяного шкафа застряла в зеркале. Одежда частью была выброшена из шкафа нару­жу, частью валялась внутри и была тщательно порезана. Юрген попытался найти хоть что-нибудь, что можно было одеть, но нашёл лишь то, что в углу шкафа кто-то сходил по-большому.

– Эх, люди, люди, – тоскливо-злобно думал Юрген, – почему же вы такие? Что я вам плохого сделал? Ведь наоборот всё! Пил я с вами пиво, играл в карты и в футбол, слушал о ваших горестях, даже помогать вам пытался, а вы мне вот что сделали! Может быть, конечно, я зря всех людей виню, может быть, это один Толок­но расстарался? Чиста из чувства справедливости? Но тогда не жить ему, зря он так рискует, убью я его…

Юрген вздохнул, поддернул плавки, единственную оставшуюся на нём деталь туалета, и вы­шел из номера. На всякий случай, для очистки совести сходил в комнату Толокна: там, как и следовало ожидать, никого не оказалось. Выйдя из гостиницы, Юрген снова очутился на улице под бесконечным дождём, теперь совсем тёплым, ласковым и лёгким, этаким душем. Сквозь бриллиантово переливающиеся струи уже подсвечивало солнышко. Юрген шёл к Гизелле, больше идти ему было некуда, да и не хотелось. Гизелла жила в такой же, как и он, гостинице, расположенной с другой стороны небольшой лесопарковой зоны. Её Юрген решил обойти, в лесу наверняка была сейчас непролазная грязь. Люди по дороге ему почему-то не попадались. Похоже, действительно всё население Острова слушало сейчас во дворе Блоков Управления Машиной Времени специалиста по урегулированию конфликтов, чья речь была столь же нескончаемой, как и дождь.

Юрген даже улыбнулся такому сравнению. Они закончат одновременно, подумал он: дождь будет продолжаться до тех пор, пока этот говорун будет рассусоливать, раз­жёвывать, переливать из пустого в порожнее и толочь воду в ступе. Вон её сколь­ко собралось. Здорово я придумал, а? Заставить его заткнуться и, глядишь, развид­неется. Правда, если он не до конца своей речью и дождём пожар конфликта затушил, при ясной погоде опять полыхнуть может. Так что пока пущай поговорит, мне он уже не мешает, вот только мокро очень.

В гизеллиной гостинице вахтёрша тоже отсутствовала. Это было приятно, потому что сидели здесь обычно на редкость вредные бабки. Но, как известно, природа не терпит перекосов, и, поэтому в качестве платы за отсутствие вредной бабки, взимался небольшой марш-бросок по лестнице. Лифты, видимо, отдыхали по всему Острову. Гизелла забралась ещё выше, аж на 14-й этаж, и, когда Юрген, наконец, добрался до цели, он окончательно пал духом. Особенно сильно теперь хотелось есть. Тем неприятнее было обнаружить отсутствие хозяйки, Правда, в дверях почему-то торчал ключ. Юрген с опаской повернул его и с предосторожностями сначала заглянул, а потом вошёл в номер – он боялся обнаружить погром, аналогичный случившемуся у него. К великому облегчению он увидел, что в комнате идеальный порядок и, более того, на столе стоит кастрюля с горячим супом. Суп оказался гороховым на свиных рёбрышках и благоухал восхитительно! В номере было сухо, тепло и настолько по-женски уютно, что Юрген тут же устыдился того, что впёрся сюда мокрый и грязный, налил с себя на пол воды и наследил. Он вернулся в тамбур, зашёл в ванную, отжал в унитаз не больно-то чистые плавки и вытерся полотенцем поплоше.

Вообще всё намекало на то, что хозяйка только что вышла или вот-вот вернётся. Он покрутился в тесной прихожей. У аккуратистки Гизеллы обувь выстроилась вдоль стеночки и выглядела весьма своеобразно – всего лишь одна полная пара, левый экземпляр которой обхватывал дополнительный ремешок, видимо, для более надёжного крепления к ноге, три правых туфли и большой резиновый левый сапог. Ага, надела правый и вышла на улицу, туда, где ожидается грязь или, по крайней мере, повышенная мокрота. Впрочем, сейчас везде мокрота повышенная. Неужели тоже вместе со всеми на сеансе оболванивания? Туда ведь даже на авиетке 15 минут лёту. И охота было тащиться в такую даль с такими проблемами?.. Нет, глупости, суп-то горячий – только сваренный или на худой конец разогретый. Юрген понял, что ещё одну, притом совершенно безобидную загадку, он уже не осилит. Думаю, мадемуазель на меня не обидится, решил он, если я съем порцию её супа. Только, пожалуй, сначала надо умыться. Юрген провел в ванной минут пятнадцать – приводил себя в порядок. Под душ не полез – только что оттуда, с улицы, лишь сполоснул ноги, не больно защищённые сандалиями. Зато Гизелла сохранила его зубную щётку, поэтому он долго и с наслаждением чистил зубы. В самой ванной стояла табуретка, на которой валялся махровый халат. Он Юргену был несколько маловат, но всё же это лучше, чем ничего – очень уж надоело рассекать в трусах. Под халатом неожиданно обнаружилось две книжки. Одна весьма внушительная, другая совсем тоненькая. Толстая называлась «Руководство по несению караульной службы в ночном дозоре», тонкая – «Малая Земля»103-1. Юрген лениво полистал тонкую. Ерунда какая-то. Какая ещё Малая земля? Вот Большая – это да! Это – мечта! Он посмотрел, кто автор. Фамилия ничего ему не сказала. Надо будет просмотреть поподробнее, а пока... Суп остывает. Юрген вышел из ванной и услышал за дверями какой-то неясный шорох. Наконец-то, явилась, сказал он, распахивая дверь. За ней, однако, никого не обнаружилось, зато откуда-то из глубин коридора явственно доносилось треньканье балалайки, и ломкий мужской баритон страстно выводил103-2:        

 

Моя милка подо мной-ка

сделала движение…

Я подумал – перестройка,

а это – ускорение!

 

Тут же его перебивало задорное девичье сопрано:

 

Вместе мы идём с тобой, и знаешь,

кажется, всё же будет светлой даль.

Ведь ты крепко мне в пути вставляешь,

ставшую очень властной вертикаль.

 

Юрген засмеялся – жизнь явно налаживалась, но тут снова раздался тот самый звук, правда, теперь он слышался не как шорох, а как лёгкое позвякивание. Звуки доносились из холла, слева по кори­дору. Юрген поуютнее запахнул халат и отправился полюбопытствовать. Он вошёл в холл и остол­бенел: по пожарной лестнице спускались какие-то очень странные люди. Они шли по лестнице, откуда-то сверху, то ли с 2-х верхних этажей, то ли прямо с крыши, и заходили в лифты. То в один, то в другой, то в третий. Лифты закрывали свои автоматические двери и уносились вниз. Лифты, в отличие от того момента, когда Юрген зашёл в гостиницу, работали очень чётко, ритмично и без простоев. Пока неторопливо наполнялась странными людьми одна кабина, другая успевала завершить рейс вниз и начать высадку, тогда как третья уже гостеприимно распахивала створки в готовности принять очередную порцию пассажиров. Их было довольно много, и они всё шли и шли: покуда Юрген торчал в полном ступоре в холле, нелепый, похожий на пугало в тесном женском халатике и босой, мимо него прошло не менее 80 человек. И непохоже было, что эта странная процессия странных людей скоро закончится. Откуда-то сверху спускались всё новые люди и так же, как и их предшественники, исчезали в дверях лифтовых кабин. Юрген было предположил, что это народ вывозят со двора Блока Управления Машиной Времени при помощи вертолётов, а на крыше гостиницы оборудована посадочная площадка. Но никаких звуков, похожих на рёв и свист вертолётных винтов не было слышно. Да и не могло быть на крыше гостиницы никакой посадочной площадки. Насколько он помнил, на крыше этой гостиницы собирались устроить не то плавательный бассейн, не то зимний сад, но, в конце концов, территорию пентхауса захватили огородники, так и не сумев отбить в своё пользование футбольное поле. Столь любимые огородниками картошка, огурцы и прочие укроп со смородиной на крыше, под глухим и потому очень душным стеклянным куполом, с ограниченным поливом и на весьма бедной и предназначенной для экзотических тропических растений почве росли плохо, но, по крайней мере, обеспечивали свежими овощами жителей 7-8-ми верхних этажей данной гостиницы. Качество продукции, конечно, заметно уступало тому, что выращивали в Муравейнике, но, когда не хотелось тащиться за овощами в магазин-распределитель, ехали на верхние этажи. Лень, между прочим, стоила дорого – за «крышечное» продовольствие его производители ломили три цены в любой мировой валюте по сравнению с его стоимостью на Большой Земле. Для Юргена, правда, оставалось загадкой, откуда народ берёт эту самую валюту. Лично у него ни копейки не осталось – всё было изъято под опись на таможне перед полётом на Остров…

Я сегодня с ума сойду, констатировал про себя Юрген, идут ведь и идут. И такое ощущение, что не наши – ни одного знакомого лица. Впрочем, то ли от собственной усталости, то ли от свойств лиц этих непонятных граждан, то ли от бесконечности и какой-то бессмысленной нарочитости процессии Юрген никак не мог эти лица разглядеть. Не лица, а так, какие-то непонятные маски, наб­роски вместо лиц. Лица этим людям в основном заменяла одежда, если вообще тако­вая имелась в наличия. И если она имелась в наличии, то была предельно разнообразна. Промаршировали ребята в ярко-голубых рубашках со значком ♂ на рукаве, вразнобой семеня, прошагали женщины в жёлтых мини-юбках и следами бюстгальтеров на мощных грудях. И ту, и другую униформу Юрген хорошо знал: ребята были членами Единого Клу­ба Гомосексуалистов Острова, а женщины как раз наоборот – персоналом Публичного Дома. За публичными дамами проследовали люди со значками «Клуб любителей пива», а за любителями пива шли столь же маловыразительные личности, но со значками, глася­щими, что «Трезвость – норма жизни». Вслед за поборниками трезвого образа жизни шли люди без всяких значков, но в зато коже и увешанные богатой металлической фурниту­рой. За ними уже виднелись дяди и тёти в строгих деловых костюмах с партийными причёсками, значки у них на лацканах явственно свидетельствовали о депутатстве в различных парламентах. Депутатов в свою очередь подпирали спускающиеся по лестнице обладатели всевозможных клетчатых штанов и разноцветных вздыбленных причёсок, а на самом верху уже толпились люди в самой что ни на есть спортивной форме, некоторые в велошлемах и хоккейных касках.

Перешибайло говорит, что на Острове всё время так. С самого начала всякие чудеса творятся. Только он, Юрген, ротозей обыкновенный, просто их не замечал. А на неделе его, наконец, пробило. Ясный пень, когда пробивает, то начинает колбасить и плющить104-1. Да-а, похоже, если и есть Сезон Чудес, то для Острова он перманентен и является самым естественным состоянием. А то, что естественно, то не только не безобразно, но и не чудесно. То есть, для Острова нет никакого Сезона Чудес, а есть исключительно для Юргена. Для того, кого, наконец, пробило. Проблема только в том, когда этот персональный Сезон Чудес закончится? Когда он, Юрген, опять перестанет чудеса замечать? Или когда от этих чудес его перестанет плющить и колбасить? И Юрген, плюнув задумываться, что это за люди такие, откуда берутся (из Будущего? с собрания населения Острова? специально заказанные специалисты по умиротворению?) и куда едут (утихомиривать народ? работать на запускаемой Машине Времени? обеспечивать население хлебом и зрелищами?), взволновался вопросом, почему это они все с иголочки и сухие?! Не с улицы что ли? Дождь кончился? Прекратив отупевающее созерца­ние непонятного парада-исхода, Юрген вернулся в номер Гизеллы и вышел на балкон. Дождь действительно кончился. Лёгкий ветерок разгонял остатки туч. Под жаркими лучами разметавшего облака солнца земля, сильно паря, быстро высы­хала. Со стороны полигона в жилую зону Острова уже начали возвращаться люди. Настоящие жи­вые люди, обладающие не только одеждой, но и лицами, которых, правда, с высоты 14-го этажа разглядеть было невозможно. Людской поток всё усиливался, остриём своим вливаясь на территорию жилого микрорайона, а могучим основанием теряясь где-то за холмами, предшествующими горной гряде, в народе носящей название Забор. Некоторое время Юрген напрягал глаза, пытаясь разглядеть среди людей, уже подходящих к подъезду гостиницы, знакомую фигурку, которую по идее достаточно легко можно было опознать по костылям. Но, похоже, в первых рядах Гизеллы не наблюдалось, а дальше толпа сливалась в неразличимую массу. Юрген ещё раз подивился такому количеству населения на Острове и подумал, что где-то в районе гостиничного забора поток настоящих людей должен столкнуться с потоком идущих с крыши. Какая, интересно, произойдёт реакция?

И тут он вспомнил о супе. Суп остыл, но Юрген был настолько голоден, что даже не стал его снова разогре­вать, а принялся поглощать так - едва тёплым и без хлеба. Он не заметил, как выхлебал полкастрюли и вряд ли бы на этом остановился, но услышал робкий стук в дверь. Чертыхнувшись, Юрген выбрался из-за стола и по­шёл открывать, раздумывая, кто бы это мог придти, и, где, в конце концов, Гизелла. Он открыл входную дверь и чуть не подавился пережёвываемым куском мяса. На по­роге стоял Кайл с небрежно сложенными за спиной крыльями, мощными и вместе с тем какими-то потрёпанными, бэушными, с просвечивающей под редкими грязноватыми перьями красно-пупырчатой кожей. Крылья тихонько шевелились явно вне всякой связи с желанием и поведением хозяина. Хозяин же с невысказанной тоской в глазах смотрел на Юргена, открывая и закрывая рот, как рыба на берегу. И Юрген знал, что если Кайла не спросить ни о чём, то сам он никогда не заговорит…

 

Москва-Троицк, июль 1986, 01.04.87., 08.02.88., 18.05.05.

 

2-1 здесь и далее (например, 6-1), нюансы, никоим образом не имевшие права на жизнь в описываемый в повести момент. Но некоторое смешение примет различных времён неизбежно, ведь речь идёт о том месте, где (пусть и малоуспешно) строят Машину Времени.

6-2 в основном устарело. В 21-м веке гораздо чаще употребляются словосочетания «Зенит-чемпион» (никогда не бывало)#, «ЦСКА-чемпион» (на конец сезона 2006 г. случалось уже трижды), «ЛОКО-чемпион» (дважды). Вот только «ЦСКА – обладатель Кубка УЕФА», хоть это и правда, на стенках не пишут. Длинно и сложно.

11-1 здесь, ранее и далее явные аллитерации с рядом любимых автором с детства произведений, как книг, так и кинофильмов.

12-1 не ругательство и не прикол, а лицо, между прочим, абсолютно реальное и некогда популярное. Виниловый, родной альбом этого исполнителя от 1982 года на архангельской музыкальной толкучке тянул на 90 рублей.

13-1 что интересно, история почти реальная. Только вместо зятя и тёщи в ней участвовали бабушка и приехавший из подмосковного стройотряда на однодневную побывку внук-студент.

15-1 «анацефал» – человек, у которого отсутствует головной мозг, у которого по определению не может быть большой головы. Так что сплетники путаются в показаниях, вероятно имея в виду гидроцефала.

17-1 здесь и далее отнюдь не плагиат, а случайные совпадения с рядом любимых автором с детства произведений, как книг, так и кинофильмов.

24-1 Юрген в конце 80-х, конечно, и не представлял, что когда-то появится пиво «Сибирская корона». Но некоторое смешение примет различных времён неизбежно, ведь речь идёт о том месте, где (пусть и малоуспешно) строят Машину Времени.

25-1 как и ранее генерал Вумэн, Сергей Михайлович Толкачёв тоже чем-то кого-то неуловимо напоминает. Но лично я так и не вспомнил, кого…

31-1 «Машук» – вкусная штука северо-кавказского производства. Ликёр, 45 градусов. Сладкий, но не приторный. На рубеже веков отличался устойчивым ростом цены (от 60 до 115 руб. за поллитру), значительно опережающим инфляцию. Несмотря на это, постоянно в дефиците, даже в самые бездефицитные времена.

44-1 что забавно, текст про «Реал» написан именно в конце 80-х. С тех пор мало что изменилось – в «Реале» и «звезднюков» полно, и вылетают они, как правило, в 1/8 финала.

46-1 с точки зрения знакомых женщин, братья Березуцкие (особенно после победы в Кубке УЕФА) ничем не уступают братьям Кличко, разве что размерами гонораров. Зато куда более доступны и занимаются гораздо более интеллигентным делом (футболом, а не боксом).

59-1 названия песен, как и сами песни не выдуманы. Они существуют в реальности, некоторые даже записаны. Но, разумеется, сочинены отнюдь не каким-то там мифическим Марком Джоржсайтом, а вполне реальным человеком, хорошим знакомым автора.

64-1 Берлинский телебалет был во времена оные одним из немногих разрешённых вариантов прикосновения к красивой жизни загнивающего Запада. Разумеется, это был некий эрзац, а потому и популярностью пользовался разве что в непривередливых кругах, для которых в наше время поёт «Фабрика «звёзд».

67-1 отчёт хронавта Иванова написан по мотивам произведения Александра Дюма "Королева Марго", чтением которого автор увлекался в момент написания "Сезона чудес". В "Королеве Марго" события Варфоломеевской ночи описаны более подробно и, возможно, более достоверно. 

70-1 «кОковка» – знаменитая водка кабардино-балкарского происхождения. В магазинах в 2005 году продавалась от 15 до (максимум) 25 рублей за пол литра. Названа в честь многолетнего президента КБР Валерия Мухамедовича Кокова (царствие ему небесное!). «Коковка» при устрашающе низкой цене обладала вполне приличным качеством – и пить не отвратно, и никто ею (выпивая в пределах литра на рыло) не травился.

74-1 в незамутнённые времена позднего Советского Союза аббревиатура «ООО» ещё не стала именем нарицательным, и её использование являлось чистым «ноу-хау» автора.

82-1 не стоит искать связи между «мощным стариком», обесточившим Бенилюкс, и не менее мощной фигурой с рыжей шевелюрой, которая виновата не только в грандиозном электрическом катаклизме 25 мая 2005 года, но и вообще во всём в стране. Просто совпало по времени и месту.

103-1 для молодых и непосвящённых (как Юрген) читателей сообщаю. Официальным автором бестселлера «Малая Земля» являлся Леонид Брежнев (как тогда шутили, «мелкий политический деятель времён Аллы Пугачёвой»).

103-2 ещё один вариант смешения времён. Первое четверостишье было популярно в народе в конце 80-х. Второе – не известно никому, кроме автора.

104-1 признаться честно, что термины «пробило», «плющить» и «колбасить» появились только в последней редакции текста. Ранее эти термины не были известны широкому кругу читателей. 

# - уже таки бывало! 


 

Начало

Середина

Конец

Наверх

Хобби и слабости

Scientific.ru