XVIII 

         Нападение мышей в наши планы не входило. Я разбудил Павла - необходимо было провести
   совещание. Поначалу Пашка мне не поверил и решил, что я его разыгрываю. Действительно, откуда тут
   могли быть мыши? Вдали от жилья, еды, питья? Правда, в тоннеле было довольно тепло, я бы даже
   сказал, что жарко. Невольно вспомнилось, что мы забыли измерить температуру перед ужином.
   Досадная ошибка была немедленно исправлена, и мы записали в тетрадь: "28.02 (4:18): Возд. +24.2oC, стен.
   +24.3oC". Интересный факт: температура воздуха практически сравнялась с температурой скальной
   породы, в которой пробита наша штольня. Не надо быть специалистом, чтобы сделать меткий вывод о
   низкой эффективности (или даже полном отсутствии) вентиляции. "В условиях недостаточного
   воздухообмена в подземных выработках могут скапливаться ядовитые газы, - профессионально заметил
   Павел. - В следующий раз, когда будем на поверхности, надо сказать об этом вахтерше, а еще лучше -
   оставить запись в книге посетителей. А то берут, понимаешь, деньги за пребывание в подземном
   комплексе, а достойные условия существования обеспечить не могут". Павел продолжал распаляться и
   кипятиться, но толку от этого было мало. Для меня же было совершенно очевидно, что, по крайней мере,
   в месте, где мы расположились на ночлег, ядовитые газы не скапливаются, иначе живых мышей мы бы
   тут не встретили. Чтобы доказать Павлу, что мыши мне не приснились, я покопался в рюкзаке и достал
   газетный сверток. Мыши легко прогрызли "Московский комсомолец", двойной полиэтиленовый пакет и
   добрались до сыра, отъев от него значительную часть. К счастью, остальные продукты не пострадали. Я
   тайком проверил, цел ли ананас, который я в последний момент захватил с собой под землю в предверии
   Пашкиного дня рождения. С ананасом все было в порядке. Кстати, я где-то слышал, что мыши не едят
   ананасы и различные цитрусовые. Если я ошибаюсь, читатель меня поправит. 

         Безвыходных положений не бывает. Буквально рядом обнаружился торчащий из потолка отрезок
   арматуры, вероятно оставшийся со времен проходки. Загнуть его наподобие крюка, имея с собой
   геологический молоток, оказалось делом нехитрым. Чтобы снизить нагрузку на подвес, мы облегчили
   рюкзаки, вынув из них все непродовольственные товары и материалы, в том числе примус и канистру с
   бензином. Потолок был настолько низок, что подвешенные рюкзаки почти касались пола. Пришлось их
   перевязать веревкой и подвесить горизонтально. Мыши теперь не смогут достать нашу еду, и мы не
   погибнем от голода. 

                                             XIX 

         Все же, прежде чем улечься, мы решили понаблюдать за мышами. Прикрыв шерстяным носком
   фонарь (чтобы яркий свет не отвлекал мышей), мы уселись на край матраса, засекли время и
   приготовились ждать. Не прошло и пяти минут, как две небольшие мышки подкрались к рюкзаку и стали
   принюхиваться. Затем первая мышь прыгнула что было сил, но до рюкзака не достала. Затем обе мышки
   стали прыгать по очереди, а подошедшая третья мышь внимательно за ними наблюдала, будто
   обдумывая сложившуюся ситуацию. Между самой прыгучей мышкой и нижним краем любого из
   висящих рюкзаков зазор был не меньше 3-5 сантиметров (в темноте было плохо видно). Навряд ли
   кто-нибудь из грызунов смог бы достать нашу еду. Однако гарантии, что могут придти более прыгучие
   товарищи, также не было. Пришлось модернизировать систему защиты продуктов. Прямо под рюкзаками
   мы установили примус. Тихое шипение, запах бензина и голубое пламя должны были отпугивать мышей.
   Так оно и вышло. Тихо подкравшиеся грызуны расположились недалеко от примуса, но прыгать уже не
   рисковали. Но тут возникла новая проблема: примус нельзя было оставлять без присмотра. Дело в том,
   что наш несчастный туристский примус "Шмель" каждые 15 минут требовал подкачки, в противном
   случае пламя гасло. Уже наступило пять часов утра, когда мы, наконец, составили график дежурств. С
   пяти до семи должен был дежурить Павел, с семи до девяти - была моя очередь. Далее последовательно
   шли завтрак, плановые замеры температуры и совещание по вопросу дальнейших наших планов. 

         Я улегся на матрас и моментально уснул. В соответствии с договоренностью в семь часов утра меня
   разбудил Пашка. Оказывается, чтобы не заснуть, он придумал новое развлечение - сыпать соль на
   горелку примуса. От щепотки соли пламя вспыхивало, и штольня озарялась ярким желтым светом. Мыши
   разбегались кто куда с диким писком, и это больше всего забавляло Павла. Произведя необходимые
   операции по подкачке примуса, Павел прилег на матрас и захрапел. Я же взял в руки пачку соли и стал
   развлекаться с мышами. Что, впрочем, мне очень быстро надоело. Тут я вспомнил, что я уже два дня не
   брился и решил устранить непорядок. Я налил в сковородку немного питьевой воды и поставил ее
   греться на примус. "Хорошо Пашке, - подумал я, намыливая подбородок, - у него борода! Ему бриться
   не надо". Я и сам давно хотел отпустить бороду, мечтал стать похожим на Павла. Но каждый раз на
   третий-четвертый день после прекращения бритья щетина начинала так больно колоться, что никакого
   терпения не хватало переносить эти муки. И я сдавался, грел воду и брился. Расправившись с
   двухдневной щетиной, я умылся, сполоснул сковородку и вытер лицо полотенцем. Настроение
   улучшалось, сонливость почти прошла. Подкачав примус, я достал научный журнал "Underground Life",
   прилег на спальный мешок неподалеку от огня и погрузился в чтение. 

                                             XX 

         Пашка тихонько похрапывал, мыши слегка попискивали. Все это создавало неповторимую
   романтическую обстановку. Когда мышей становилось слишком много, я боялся что шорох и писк
   может разбудить товарища. Тогда я брал в руки пачку соли и слегка сыпал из нее на пламя. От вспышки
   мыши в ужасе разбегались. Незаметно я уснул, о чем до сих пор вспоминаю с содроганием. Дело в том,
   что мне приснился кошмарный сон: будто бы я дежурю у примуса, поддерживая необходимые
   эксплуатационные параметры. И что вдруг все вокруг затряслось, земля задрожала, висящие рюкзаки
   стали раскачиваться, пламя задуло и стало совсем темно. Мне снилось, что я, испугавшись, нащупал
   фонарь, зажег свет и остолбенел: прямо на меня из глубины тоннеля медленно надвигался огромный  
   трактор - как бы гигантский бульдозер, но на колесном ходу. 

                                             XXI 

         В соответствии с нашим расписанием мы позавтракали и измерили температуру. Воздух оказался чуть
   прохладнее, 23.7oC. Дышать было легче. По всей видимости, снующий вверх-вниз подъемник
   обеспечивал некоторый воздухообмен через отверстие в шахтном стволе. Собрав пожитки, мы
   двинулись вперед, к новым приключениям. Минут двадцать мы шли практически горизонтально. Кстати,
   уважаемые читатели, вам, наверное, интересно было бы узнать, как определяется направление уклона в
   штольнях и штреках, где нельзя зрительно привязаться к ландшафту. Делается это просто - надо
   аккуратно налить на пол воды, и она потечет в сторону пикета увеличения отметки глубины залегания.
   Так как лужа, сделанная только что нами, никуда не перемещалась, значит, тоннель шел горизонтально.
   Однако скоро начался подъем. Мы обрадовались, решив, что вновь выйдем на горизонт 120 футов.
   Время близилось к обеду, подъем не прекращался, а, напротив, усиливался. Никакого выхода не
   наблюдалось. Мы сделали короткий привал, поели и пошли дальше. Идти становилось все тяжелее и
   тяжелее. И не только из-за подъема: становилось труднее дышать. Подошло время ужина. На этот раз мы
   не забыли провести температурометрию. Скальная порода и воздух были одинаково нагреты до 28
   градусов. И это было странно. Дело в том, что обычно в подземных скальных выработках температура
   растет с понижением уровня. Мы же наблюдали обратное. Не найдя объяснения, мы поужинали,
   разделись и улеглись на спальники. Наш дырявый матрас разворачивать не стали - что толку, все равно
   не надуется. Полчаса мы напряженно прислушивались - мышей не было. 

         В восемь часов запищали наручные часы Павла. Я инстинктивно схватил их, чтобы выключить
   будильник, но уронил на каменный пол. Может быть, они и не сломались, но тут вскочил Павел и
   нечаянно наступил на них, не заметив в темноте. В итоге мы остались с одними часами на двоих. Мой
   старенький "Полет" требовал ежедневного подзавода и к тому же боялся пыли. Было решено заводить
   часы ежедневно перед ужином (после замера температуры). Кроме того, для защиты от пыли часы были
   помещены в полиэтиленовый пакет из-под пирожных. 

         Утром мы встали, позавтракали (я побрился) и продолжили путешествие. Дорога шла в подъем, было
   ощущение, что мы давно уже прошли уровень "0" и должны быть на поверхности земли. Температура
   еще совсем немного возросла, но зато стало ощущаться легкое движение воздуха, что вселяло в нас
   оптимизм. По пути мы периодически откалывали куски породы и сравнивали их с фотографией из
   журнала. Хотя наши образцы едва ли напоминали никель-кадмиевый минерал, мы все же складывали их в
   рюкзак для дальнейшего анализа. Так прошло еще четыре дня. Наступило пятое марта - Пашкин день
   рождения. По случаю праздника мы сократили программу, решив продвигаться в этот день только до
   обеда, а после обеда устроить расширенный ужин из экзотических продуктов. Позавтракав (я опять
   побрился, за что получил нагоняй за неэкономное использование питьевой воды), мы бодро зашагали
   вверх по наклонной. Через два часа тоннель уперся в большую подземную выработку, размерами (боюсь

    

                                            XXII 

         Наступало время обеда. Первоначально предполагалось, что дневная трапеза плавно перейдет в
   праздничный ужин. Но еще больше, чем есть, нам с Павлом ужас до чего хотелось добраться до тоннеля,
   вход в который виднелся под потолком зала. Нам казалось, что весь вчерашний день мы шли в подъем, и
   до поверхности земли оставалось совсем немного, и этот тоннель нас выведет наружу. Кроме того, устье
   тоннеля озаряла яркая лампочка, и это усиливало ощущение праздничности. Мы надеялись
   расположиться вблизи источника света и там отметить день рождения Павла. Как ни странно, мы
   довольно легко справились с поставленной целью - Павел привязал к концу веревки арматурный крюк
   (этот крюк упал вместе с нашими рюкзаками в ту ночь, когда на нас напали мыши). Размахнувшись,
   Павел зацепил веревку за фрагмент металлоконструкции, закрепленной под потолком. По этой веревке я
   первым поднялся до уровня тоннеля и, хорошенько раскачавшись, спрыгнул прямо на его край. Павел
   поднялся вслед, но, к несчастью, ударился головой о конструкцию и вдобавок зацепился за нее бородой.
   С помощью лыжной палки я протянул Павлу нож, которым он оттяпал застрявший кусок своей бороды.
   Той же палкой я подтянул Павла к тоннелю, и он благополучно в него спрыгнул. Драгоценная борода
   пострадала не сильно - даже в свете яркой лампы повреждения были едва заметны. Мы обратили
   внимание, что к лампе все же подведен электрический провод. Просто мы его снизу не заметили из-за
   малого поперечного сечения. Тонкий двужильный кабель уходил в глубину штольни, однако, других
   светящихся объектов в тоннеле видно не было. Чтобы убедиться, что лампа не горит сама собой, а
   питается по подводящим проводам мы ее выкрутили, и она погасла. Очевидно, ее свечение все же не
   было связано с большой концентрацией никель-кадмиевой руды в этом районе. Для улучшения
   видимости мы вкрутили лампу на место. 

         Поэкспериментировав с лампой, мы с помощью того же крюка и веревки в несколько приемов
   выловили со дна зала все наши вещи. Особенно тяжело было поднимать рюкзак Павла, который мы
   заранее заполнили образцами никель-кадмиевой породы. Справившись с транспортировкой, мы
   разожгли примус, разложили продукты и приготовили праздничный ужин. Юбилей Павла удался на
   славу: в меню были и холодные закуски, и горячие, а на третье подавались фрукты. По случаю праздника
   мы даже выпили за российскую науку по 40 мл дагестанского коньяка из неприкосновенного резерва.
   Ужин продлился допоздна. Заночевать решили тут же, в начале новой штольни. Край обрыва мы
   перегородили веревкой с флажками и повесили табличку "Опасно!". Затем в соответствии с принятым
   распорядком мы завели часы и измерили температуру воздуха и стенок тоннеля. В заключение мы
   выкрутили лампочку и с пожеланиями друг другу спокойной ночи улеглись спать. 

                                            XXIII 

         Утром мы, не сговариваясь, проснулись в восемь часов. И это было удивительно - только вчера мы
   лишились единственного будильника, но это нам никак не сбило планы. Нагрев небольшое количество
   питьевой воды (ее оставалось совсем мало, приходилось экономить), я побрился. У видев это, Павел, у
   которого с вечера болела голова, заорал на меня: "Кто знает, сколько дней нам еще придется
   быть под землей! Или давай, немедленно кончай со своим бритьем, или мы оба рискуем умереть
   от жажды". Умыться в то утро мне не довелось и остатки пены для бритья пришлось обтереть
   полотенцем. Собирая вещи, я наткнулся на заныканный ананас, который забыл вчера выставить
   на праздничный стол. "Раз ты такой злой, - подумал я, посмотрев на Павла, - не видать тебе
   ананаса, пусть его лучше съест вахтерша или тот же консул Бурдыкин". Образцы породы пришлось
   равномерно распределить по рюкзакам. Я нес научную литературу, часть продуктов, питьевую воду и
   бурильную машинку. Пашка был нагружен остальной едой, геологическими инструментами, примусом,
   бензином и неисправным надувным матрасом. Идти приходилось в подъем. Было нестерпимо жарко, в
   дополнение возросла влажность воздуха (к сожалению, прибора для ее измерения у нас не было).
   Впервые за все время пребывания под землей мы обратили внимание на тоненький ручеек, струящийся
   по водоотводной канавке. Ничего необычного в факте существования самой канавки не было, такие
   канавки были проложены во всех штольнях и штреках подземного комплекса. Но, если повсюду они
   были пересохшими, то здесь по ней тихонько журчала тухлая и ржавая вода. Весь день (с перерывом на
   обед) мы шли в подъем. Уклон был небольшой, но идти было все равно тяжело. Тоннель постепенно
   закруглялся то влево, то вправо и поэтому невозможно было увидеть, что ждет нас впереди. По нашим
   оценкам, при таком подъеме мы должны были уже находиться на высоте порядка 300 футов над
   поверхностью земли. С другой стороны, высокая температура воздуха (около 30 градусов) говорила о
   том, что мы находимся на глубине не менее 1000 футов. Это противоречие не давало нам покоя. В восемь
   вечера мы поужинали, завели часы и с тяжелыми думами улеглись спать. 

         Утром я встал первым и, пока не проснулся Павел, немедленно побрился. Изучив запасы питьевой
   воды, я понял, что на этот раз гнева товарища мне не избежать. Поначалу я испугался, но, вспомнив, что
   настоящий ученый находит выход из любой ситуации, я быстро долил в канистру недостающее
   количество воды, начерпав ее из водоотводящей канавки. Вскорости проснулся Павел, мы согрели чай и
   позавтракали бутербродами. Сытые и довольные мы продолжили путешествие. 

                                            XXIV 

         Подъем продолжался, идти было неприятно. Настроение падало с каждым днем. Еще бы! По нашим
   оценкам, еды оставалось на три дня (даже если экономить), питьевой воды - на двое суток. Правда, в
   канавке текло подобие какой-то воды, на худой конец, можно было бы ее использовать. Но Павел был
   категорически против, "пей сам!" - огрызался он. На одном из привалов мы решили, что следует
   избавиться от части вещей, ставших нам ненужными. В первую очередь мы попрощались с матрасом,
   который верой и правдой служил нам, пока не был продырявлен иглой, выстрелившей из
   потревоженного примуса. Как ни печально, пришлось оставить и бурильную машинку, которую нам так и
   не удалось испытать в путешествии. Вместе с машинкой мы смогли избавиться и от излишков бензина,
   аккуратно вылив большую часть канистры в водоотводную канавку. Оставили только количество,
   необходимое для работы примуса. На следующий день появился повод для оптимизма: температура стала
   понижаться и, несмотря на подъем, идти становилось легче. Сначала температура уменьшалась медленно,
   но потом буквально в течение дня она упала с 25 до 12 градусов. На ночь приходилось надевать на себя
   все теплые вещи и закутываться в спальник. Ощущалась интенсивнейшая вентиляция. Скоро ветер стал
   таким, что примус разжечь стало невозможно. Пришлось избавиться и от примуса, а вместе с ним - и от
   остатков бензина. К вечеру в тоннеле появились мыши. Но не такие, как раньше, а какие-то крупные,
   больше похожие на сусликов. Мы страшно обрадовались. Во-первых, продуктов оставалось совсем мало,
   и никто не собирался сражаться с грызунами из-за полкила колбасы и пакетика с сухарями. Во-вторых,
   появление живых существ давало надежду на скорый выход на поверхность. 

         Последняя ночь была ужасной. Ветер свистел в ушах, не давая нам заснуть. От холода болели
   суставы, стучали зубы. Закутавшись в спальники, мы прыгали поочередно то на левой, то на правой ноге.
   Термометр показывал плюс десять, кстати, это было понятно и без него. В результате той же ночью мы
   решили избавиться и от термометра. Утром мы впервые не позавтракали - было лень, хотелось побыстрее
   пойти. Схватив рюкзаки, мы быстро зашагали и приблизительно через 15 минут вышли на поверхность. 

                                            XXV 

Первым вышел Пашка, за ним - я. Павел достал фотоаппарат и попросил, чтобы я вернулся в тоннель, чтобы принять участие в историческом снимке. Под яростный вопль "Приготовились! Выходи!" я, улыбаясь, высунулся из тоннеля и был немедленно сфотографирован. Выход из штрека оказался на вершине сопки, с которой открывался удивительный утренний вид на осеннюю природу края. Мы вспомнили, что не ели с утра и на радостях съели остатки продуктов, запивая их уже никому не нужным резервным запасом коньяка. Питьевая вода у нас закончилась еще вчера вечером (естественно, мы сразу избавились от пустой канистры). Сориентировавшись по компасу, мы двинулись в сторону, где по нашему мнению должен был находиться главный шахтный ствол. Весь день мы шли редким лесом, все время под небольшой спуск. Если бы не рюкзаки с тяжелой рудой за плечами, можно было бы считать наш поход приятной прогулкой. По пути нам попался чистый ручей с удивительно вкусной водой. Мы набрали по полиэтиленовому пакету этой воды, и каждый из нас гордо нес эту воду, по пути многократно отхлебывая ее через многочисленные повреждения пакетов. Вода скоро закончилась, но мы не унывали - найти ручей в лесу - дело пустяковое. 

         Нам очень хотелось побыстрее добраться до Главного входа в старую шахту. Хотя мы нисколько не
   сомневались, что руда, которую мы нашли, та самая, настоящая, уникальная никель-кадмиевая руда, нам
   хотелось заручиться доказательствами химико-аналитической лаборатории. Кроме того, мы провели под
   землей ни много, ни мало - 18 дней, и вахтерша, вероятно, должна была беспокоиться. Я вспомнил, что
   мы оплатили только семь дней пребывания, и поделился опасениями о том, что она не просто
   беспокоится, а активно нас разыскивает с полицией и представителями налоговых органов. Павел сказал,
   что ему, в свою очередь, не терпится позвонить в Тверь своей невесте, с которой он уже почти месяц не
   общался. "Бог знает, что она могла подумать", - добавил Павел. 
    На ночь мы разожгли костер (это оказалось нехитрым делом, так как у нас с собой был целый мешок научной литературы, а вокруг было разбросано множество сухих
   сучьев). Я вспомнил про ананас, и мы поужинали, разделив его пополам с помощью не помню уже какого геологического инструмента. Утром, несмотря на начавшийся дождь, мы в быстром темпе продолжили свой путь. Уже близился закат, когда лес закончился, и на горизонте появились контуры огромного
   здания старой шахты. Было уже совершенно темно, когда мы с Павлом усталые, голодные, промокшие насквозь под дождем, добрались до знакомого нам места. Из последних сил мы переступили порог и счастливые рухнули в теплое помещение. 

         Отдохнув таким образом минут пять, Павел вспомнил, что собирался звонить невесте. Таксофон
   оказался здесь же - на стене прямо у входа. Листая записную книжку, Павел наткнулся на номер
   Генерального консула Бурдыкина. "Хорошо бы и ему позвонить, обещал все-таки, - сказал добрый Паша,
   - с другой стороны, мы так до сих пор и не встали на учет в его консульстве, теперь-то и звонить
   неудобно..." Поговорив с Пашкиной невестой (я тоже сказал ей пару ласковых слов), мы отправились на
   поиски вахтерши. Мы нисколько не сомневались, что это будет та самая наша единственная вахтерша, к
   которой мы так привыкли и по которой так соскучились. 

                                            XXVI 

         Вахтерша появилась неожиданно, нагрянув буквально из-за угла. "Наконец-то, голубчики, -
   запричитала она, - живые, здоровые! Я так волновалась! Звонила вашему консулу, он тоже проявил
   обеспокоенность. Бурдыкин собрался даже лично возглавить поиски, но его неожиданно вызвали в
   Москву. Давно вы меня дожидаетесь? А я так, от скуки стала больше времени проводить в библиотеке,
   вот и сейчас прямо оттуда. Вы видели нашу библиотеку? Нет? Идемте, она прямо в этом здании!" Мы с
   Пашкой были безгранично рады встрече, но идти смотреть библиотеку все же отказались. Мы очень
   устали, хотелось есть. Кроме того, надо было сдать образцы на анализ, да и вообще спланировать нашу
   дальнейшую жизнь. "Ну как, есть какие-нибудь минералы для анализа?" - спросила вахтерша. Мы
   открыли рюкзаки и показали целую гору руды. "Молодцы! Небось, до Восточного зала добрались!
   Давайте отберем несколько представительных проб, я отошлю их в лабораторию". Мы отложили по
   несколько камешков в десять заранее приготовленных пакетиков, стараясь, чтобы пробы получились
   поразнообразнее. Пакеты были уложены в коробочку, которая немедленно была отправлена в Мельбурн,
   в геолого-минералогическую лабораторию Никелевой компании. Надо было как-то устроиться с едой.
   Вахтерша предложила съездить в ресторан, "тут недалеко". Но сначала было необходимо рассчитаться с
   долгами и переодеться. Наша знакомая с помощью какой-то хитрой машинки легко пересчитала сумму,
   полагающуюся за 18-дневное пребывание под землей, причем были учтены как аванс, уплаченный в
   первый же день, так и скидки. Кроме того, полагался небольшой штраф за просрочку платежа. В
   результате общая сумма с учетом налогов получилась довольно круглая, хоть и небольшая - 90 долларов.
   Мы переоделись и втроем съездили поужинать. Все было замечательно. После такого ужина ученые
   обычно спят беспробудным сном. Так и получилось - для нас в шахтном здании нашлась прекрасная
   комната с двумя раскладушками, где мы совершенно бесплатно переночевали. 

         Утром пришел факс с результатами анализа. Начальник аналитической лаборатории сообщал, что
   содержание как никеля, так и кадмия во всех десяти образцах одинаковое и соответствует в пределах
   погрешности литературным данным для никель-кадмиевой руды. Впрочем, мы с Павлом в подлинности
   минералов и не сомневались. Пора было собираться в Москву. Нам очень хотелось взять с собой всю
   собранную породу, и мы опасались, что при оформлении вылета могут возникнуть сложности. Вахтерша
   по телефону заказала для нас машину. Мы решили лететь из Мельбурна, по проторенной дорожке.
   Конечно, хотелось побывать в большом красивом городе, но не тащиться же в Сидней с тяжеленными,
   набитыми камнями рюкзаками? К тому же мы очень соскучились по России, и каждый из нас
   предвкушал увидеть в новостях "Ученые из России впервые в мире..." и так далее. Да и вахтерша
   поддержала: "Все равно ваш консул сейчас в Москве, зачем тогда лететь в Сидней? В Москве с ним и
   встретитесь". 

                                            XXVII 

         Как ни странно, ни в Мельбурне, ни в Гонконге, ни даже в Шереметьево проблем с полными
   рюкзаками руды не возникло. Из аэропорта мы добрались на маршрутке до Химок и уже оттуда на
   электричке добрались до Твери. На следующее утро мы с Павлом встретились у главной проходной
   нашего Института вопросов геологии. Каждый держал в руках по пакетику образцов никель-кадмиевой
   руды. Нашего начальника на месте не оказалось, поэтому мы пошли прямиком к директору. Академик
   уделил нам десять минут. Внимательно выслушал, осмотрел породу, взглянул на факс с результатами
   анализа. "Ну что ж, поздравляю, - сказал он, - вы действительно много сделали, готовьте статью. А у
   меня, простите, нет больше времени, у меня совещание с ученым секретарем". Начальника лаборатории
   мы застали по телефону дома, где он в это время отдыхал. Мы с удовольствием выслушали его
   поздравления и пожелания успешной дальнейшей деятельности. В тот же день мы написали краткий отчет
   о наших исследованиях в Австралии. По одному экземпляру мы отправили нашему директору, ученому
   секретарю и начальнику лаборатории. Отчет также был выслан в адрес Отделения геологии РАН, в
   журнал "Вопросы Геологии", в Российский Фонд фундаментальных исследований, а также в
   Правительство России. В сопроводительном письме на имя Председателя Правительства мы, как
   полагается, указали, что "впервые в истории мировой науки двое российских ученых..." и так далее.
   Сделав английский перевод, мы сходили в отделение связи, где отправили результаты нашей
   деятельности в "The Real Geological Discoveries", тот самый журнал, из которого мы впервые узнали о
   никель-кадмиевой проблеме. Заказное письмо с отчетом также ушло в редакцию Британской
   Энциклопедии. Провернув, таким образом, на наш взгляд, все необходимые почтовые операции, мы
   стали ждать результатов. Но бесцельное ожидание не может быть стилем жизни настоящих ученых.
   Каждый день мы с Павлом встречались в научной библиотеке, где проводили время в поисках новых
   данных об уникальных свойствах материалов, в частности, никель-кадмиевого сплава. Раз в неделю мы
   ездили в Москву, в Ленинку, там выбор зарубежной литературы очень большой. 

         По вечерам, возвращаясь домой, я натыкался на стоящий у входа полный камней рюкзак. Вспомнив
   про нашу почтовую эпопею, я тогда звонил Павлу и интересовался, нет ли ответа хоть из какого-нибудь
   места, куда мы отсылали наш отчет. Письма не приходили. Уже наступила весна, когда мы, наконец,
   получили ответ из аппарата Российского Правительства. В письме, адресованном на имя директора
   нашего Института, говорилось, что Правительственная комиссия по науке оценила наш отчет, как
   представляющий определенный интерес и направила его в Отделение геологии Российской академии
   наук. Еще через два месяца пришло письмо из Британской энциклопедии, где на красивом бланке с
   водяными знаками помощник секретаря сообщал нам, что присланная информация заинтересовала
   Научный совет редакции, и он рекомендует опубликовать материалы в одном из научных журналов,
   посвященных вопросам геологии или минералогии. К этому времени прошло уже несколько месяцев со
   времени наших австралийских приключений, и возиться с нашими результатами, приводить их в
   соответствие с требованиями тех или иных научных журналов было уже лень. Наступало лето, в лесу
   цвели ландыши. 

         Москва, 1998 г. 

   Во время работы над первым изданием повести "Австралийские тайны"
   автор пользовался перечисленными здесь источниками.