Из триединства сложен человек: 
Дух, ум и плоть - вот три его начала.
И с ними коротает он свой век, 
Не вправе выбрать миг, когда его зачали.

Сей миг определяет лишь Господь. 
И подчас Он играет злую шутку: 
Так дуракам - дает в избытке плоть. 
И пляшет человек под эту дудку.

Другому даст могучий, гордый дух, 
Забыв о том, что жить ему-то в теле. 
И испытает в жизни сонмы мук, 
Смиряя плоть свою в ночной постели.

Ты в объятьях моих 
пребывала всю ночь. 
Тихо гладил я вновь 
твою спящую плоть. 
Шевелил завитки 
твоих желтых волос, 
Как ночной ветерок - 
ветви юных берез. 

Нежно трогал соски, 
целовал твою грудь. 
Погружался опять 
в эту сладкую жуть. 

И рукой обходя 
очертанья бедра, 
не хотел, не хотел 
я дожить до утра.

Я сижу у окна, ночь темна, 
За окном тускло светит луна. 
На часах уже час тридцать пять. 
Надо лечь, наконец, и поспать.

На столе стынет терпкий чаек, 
Сигаретный струится дымок. 
Нет, ей-Богу, кончай - надо жить. 
Хорошо бы мне бросить курить!

Выпил рюмку, смотрю за окно: 
Белым снегом там все замело. 
Собрать мысли, работу добить, 
Отказаться решительно пить!

Из-за тучи вновь вышла луна, 
В доме звучно стоит тишина... 
И какого рожна нам любить,
Тратить нервы, здоровью вредить?

Ну, вот видишь, опять закурил, 
Машинально вновь рюмку налил. 
На часах уже три двадцать пять,
Надо лечь, наконец, и поспать.

Я лежу на постели без сна. 
Легким призраком входит она. 
Наклонилась, и запах волос 
Мой отчетливо чувствует нос.

Я любуюсь ее наготой, 
Но ловлю пустоту я рукой... 
Серебрится высокая грудь... 
Нет, не выйдет мне нынче уснуть... 

За окном встает серый рассвет, 
На тарелке гора сигарет. 
Нет, так больше немыслимо жить... 
Хорошо бы собаку купить.

Сосновый бор, изба в лучине 
Ручья, журчащего в низине, 
Вдали кладбища виден крест 
И полустанок - "Лес - разъезд".

На сон, напялив кирзачи, 
пройтись по мостику в ночи 
И, опираясь на плетень, 
Цигаркой раздвигая тень, 
Смотреть на звезды, на луну, 
Курить и слушать тишину.

Уходит ночь в изгибах крыш, 
У печки дремлет кот Черныш. 
Огонь в печи дрова дробит. 
И слышно: чуть изба дрожит, 
Когда, неведомо куда, 
Вблизи проходят поезда. 

Как звездами, осыпал грудь 
Родимых пятен Млечный Путь. 
Мне кажется - в ночной тиши 
Твоей касаюсь я души... 
И в полудреме, в полусне 
Ты что-то нежно шепчешь мне.

И полустанок - "Лес - разъезд", 
(Сосна, песок, кладбища крест, 
Прогулки долгие вдвоем, 
Картошка с бочковым груздем) 
Средь городских унылых лет 
Нам в памяти оставил след.

* * *

Пусть громче будет звон бокалов,
Вино - живящий солнца свет -
Желаньем губ коснется алых
И ждавших ласки столько лет.

А наша песнь любви несется
Во все Вселенной уголки,
Пусть влага жизни вновь прольется,
И встанут новые полки!
 

В детских снах летаем часто,
Видим все в искристом свете,
Верим, что добьемся счастья,
Жизнь не свяжем будней сетью.
Пронести всю жизнь такое
Сможет далеко не каждый.
И заметишь вдруг однажды -
Тяготит тебя былое!
Тяжесть суетных поступков
И беспочвенных сомнений -
Это чувства проститутка
Продает сознанья гений.
Коль поддался ты влиянью
Обольстительной плутовки,
Будешь ты последней дрянью,
Подлецом с моралью ковкой.
И в борьбе тяжелой с нею
Не всегда ты побеждаешь,
Страсти зноем лишь повеет,
Вмиг о всем ты забываешь.
И кружатся в буйном вихре
Мысли, чувства и слова...
 

Весы вечной войны ненависти и любви
Дрогнули день и ночь деля
Я проникаю в твою темь
Чтобы взорвался свет
Ветер остудит вен крик...
 

Возникая из пены на гребне волн,
Нежным светом утро озаряешь,
Расчесывая гребнем волны волос.

Тела твоего совершенный изгиб
Влечет неудержимой волной
Языка и рук словно стаи рыб
Капли росы с наших губ
Сольются
в экстазе чувств
прибой
Со скалы сорвет цветок золотой
Волос
раскидистый дуб
В зелени
нежной истомы очей
Отразится нефрит ствола и грота
Проникновенья
и объятья нет горячей
И желанней
ало-пурпурного полета
Бабочки дивной
нашего слиянья!

* * *

А если ночь и тишина
И пустота связала руки
Нахально-круглая луна
В проем квадратного окна
Как символ беспросветной скуки
Глядит отбрасывая тени
От тех предметов на столе
Что спят устав от впечатлений
И от загадочных растений
Что в недостаточной земле
Забылись нервно нездорово
В своих тропических мечтах
И ты лежишь и ищешь снова
Одно единственное слово
А вместо слов приходит страх?

В этот вечер весенний
Он сидит на крыльце.
Нет ни капли сомнений
На пропитом лице.

Заскорузлые руки,
А в зубах - "беломор".
Непонятные брюки,
Тусклый взгляд на забор.

Распушенные брови
Закрывают глаза.
Нос мясистый лиловый,
И от дыма - слеза.

Чаша жизни испита,
Но еще не до дна.
В эту чашу налито
Полбутылки вина.

Все очень просто (знакомый мотив) -
Есенин Сережка списан в архив.
В школьной программе - Мирмов Илья.
Кто-то свихнулся: ты или я... 

Ричард Голубеев, ярчайший из поэтов,
Талантливый создатель элегий и сонетов,
Их штук примерно 200 за лето сочинил.
История такая про рыцаря чернил.
Продал он телевизор и мотоцикл "Урал",
Еще у друга занял и книжечку издал.
Теперь свои шедевры сидит и продает
В подземном переходе уже не первый год.

Еще одна книга сорвавшимся небом
Упала, пришибла, сровняла с землей.
Я снова раздавлен и корчусь нелепо,
Такое все чаще бывает со мной.

К чужому таланту нахальная зависть,
Мешаясь с восторгом, травмирует душу.
Я знаю, что я от нее не избавлюсь,
Дурную традицию вряд ли нарушу.

Я буду завидовать, так же как прежде,
Красивым словечкам, талантливым рифмам,
Себя уличая в бесплодной надежде
Подобное что-то суметь подарить вам.

И буду я лепить свои стихи,
Рифмуя тупо: плохо и эпоха.
И расстояние от счастья до тоски
Короче, чем от выдоха до вдоха.

"Вам надо срочно подлечиться", - 
Сказала мне в конце недели
Молоденькая докторица
С повадками фотомодели.
И я сижу в своей квартире,
Квартира эта хуже клетки,
Совсем отрезанный от мира,
Пью бесполезные таблетки.
Полдня - с утра и до обеда -
Я жду, валяясь на кровати,
Когда придет меня проведать
Мой доктор в беленьком халате.
- Нет, я не умер. Бог хранит.
А что болит - болит душа.
Вам не идет серьезный вид
(Чертовка - как же хороша).
Мой врач спешит, почти летит.
Я для нее "один из них".
Когда еще раз забежит,
Я посвящу ей этот стих.

Сижу за столом и силюсь создать
Нечто в некрасовском стиле.
Мол, тихо дубы вдоль дороги стоят,
И ели уныло застыли.

Мол, скрылись давно на юга журавли,
Ну все же февраль на дворе.
Мол, грустная песня затихла вдали,
А пес заскулил в конуре.

Вот тощая кляча трусит кое-как,
В санях сидит пьяный мужик,
Последний рублишко отвез он в кабак,
И путь его к дому лежит.

Понятно, что дома жена с животом,
Злая, как бешеный черт,
Устроит скандал, но это потом,
А пока жизнь нормально течет.

От мелкого снега над полем туман.
Мужичок уж присыпан снежком.
Его пожалев, я наполнил стакан,
А закусил пирожком.

Эх, нелегка ты мужицкая доля,
И короток путь до могил.
С утра и до ночи труд рабский, тяжелый.
Всплакнул я и снова налил.

Так и сидел, угрюм и печален,
Пил водку и ел пироги.
Кухарка ворчала: "Накушались, барин".
И Мишка снимал сапоги.

Вот и шляемся по буквам от дара до пошлости,
Да все держим наготове бумагу с пером.
Свои опыты зовем не иначе как творчеством,
Да только строчки эти рублены топором.

А на дорожке кривой не одни уж ноги стоптаны.
Пусть дорожка та одна да на всех.
Ты гуляй-ходи на все четыре стороны,
Пусть пышным цветом распускается неуспех.

Вот волокут его на суд.
Со всех сторон кричат, плюют.
Там сотни глаз и все в упор,
И свет в упор и хохот вслед,
И каждый зритель - прокурор,
А адвоката вовсе нет.

Всю жизнь стремившийся к теплу,
Теперь размазан по стеклу.
И микроскопы жадных глаз
Его на атомы кроят.
Но есть один последний шанс
Остановить весь этот ад.

Из-под контроля выйти вон,
Суметь сдержать невольный стон.
И там бежать, бежать вперед,
Ведь на семь бед один ответ.
Сбежать с ума - надежный ход.
И ты свободен. Всем привет!

Мы падали вставали
Не прятали глаза
Любить не уставали
Теряли тормоза
Когда обида гложет
Мы помнили одно
В тяжелый час поможет
Крепленое вино

Хмельные разговоры
Расплывчатая суть
Расправленные шторы
Колышатся чуть-чуть
И становилось тесно
И мысль просилась вдаль
И уступала место
Привычная печаль

Эй мудрые поэты
Властители умов
Дымок от сигареты
Надежней ваших слов
Но славное начало
Бесславного конца
Обычно не хватало
И не было гонца

И приходило утро
Тоскливо и уныло
И говорило хмуро:
Осталось все как было
И вдруг тускнели взоры
И вдруг смолкали споры
Кончались разговоры
И раздвигались шторы

И значит все сначала
И денег ни хрена
И за окном вставала
Огромная страна.

Мне говорят: не думай о плохом,
И я пытаюсь судорожно вспомнить,
О чем бы мне подумать о таком,
Что сможет сердце радостью наполнить.

Я прогоняю своих мыслей строй,
Пытаясь хоть за что-то зацепиться,
Но нагло поисчерканы тоской
Воспоминаний серые страницы.

Друзей немного, да и те в делах.
Любимых женщин... это тоже грустно.
А что еще? Футбол? Футбол зачах.
Болит печенка и в кармане пусто.

А все кричат про вечную любовь.
Не удается даже вставить слово.
А если что - заткнись, не сквернословь,
И смотрят укоризненно-сурово.

Куда направить мысленный свой взгляд?
На чем бы на минуту задержаться?
Сейчас, наверно, перейду на мат.
"Не думай о плохом"... Спасите, братцы!

(По мотивам произведений Александра Васеленка)

Я наброшу пальто 
На твои эрогенные зоны. 
Все равно в этих зонах никто 
Не находит покуда резона.

Ты лежишь, как бревно, 
Безучастна и сверхтерпелива. 
И в Петрово Окно
Жадно смотришь на женщин счастливых.

Товарищу

Смело, товарищ, в дорогу!
Силы в пути не жалей.
Рушь, что мешает, не нужно -
Новое строить милей.

Знай, не один ты в дороге,
Много за тем же идут.
Счастье большое народу
Наши дела принесут!

1922

Как-то раз под вечер
С кладбища домой
Шла вдова понуро
С думою такой:

- Навестила снова
Мужа своего.
Пятый год живу я 
С сыном без него.

Не спросил про сына -
Лучший он в цеху;
Не спросил - люблю ли 
Хитрую сноху.

А она с сыночком
Через день уйдет -
Им завод квартиру
За рекой дает.

Подходя к колодцу,
Вздрогнула вдова,
Услыхав веселых
Кумушек слова:

- С кладбища Ирина,
Гляньте-ка, идет.
Надо ж верной мужу 
Быть который год.

- Скромница большая,
Что и говорить,
Все должны такими мы,
Миленькие, быть.

В легких ярких платьях
Все они стоят
И, забыв про ведра,
На нее глядят.

И вдова вздохнула,
Став еще грустней,
Черные нахмурив
Брови посильней.

Вспомнила соседа
(Уж наверно ждет!),
И в саду беседку,
Тропку в огород.

Вот и палисадник,
Синее крыльцо,
Тут же прояснилось
Смуглое лицо.

На крыльце сорвались 
С алых губ слова:
"Вот ведь я какая
Славная вдова -

Скромница большая,
Пятый год верна!"
И на дом соседа
Глянула она...

1957