Не разогнать кромешный мрак
Декабрьских ночей,
Надежды - в прах, иллюзий крах,
Я знала "почему" и "как",
Но только не "зачем".

Вопросом загнана в тупик,
Наслушавшись речей,
Я перерыла горы книг,
Ответ искала долго в них,
Но не нашла "зачем".

Когда пришел Великий Пост,
В мерцании свечей,
Я поняла, что выход прост,
Нет смысла задавать вопрос
И отвечать "зачем".

Быльем, что было, поросло.
Рыдая на плече,
Тебе скажу я сотни слов,
Но ни случайно, ни назло
Не вырвется "зачем".

Поскольку многих ты умней,
О свет моих очей,
Не прячь за пазуху камней,
Будь снисходительным ко мне,
Не спрашивай "зачем".
 

Я начал с азартом, но вдруг, онемев,
Увидел, что карта досталась не мне.

Раз козыри мимо, то вовсе не грех,
Хорошая мина при скверной игре.

Но ставки-то выше, и проигрыш рос,
Из блефа все выжал, обидно, хоть брось.

Но, веря в удачу, наделал долги,
И ждут их отдачи друзья и враги.

И давят те путы плитой из свинца.
Короче, я буду играть до конца!
 

Верните мне покой и безмятежность -
Они Вам не нужны, но тем не менее,
Забрали их, взамен отдав смятение...
Тогда уж заберите безутешность.

Ну снизошли бы в любопытстве праздном -
В словах, поступках так неумолимы Вы,
Мне даже Ваше "нет", как звон малиновый...
Чем Вас пленить? Посулы все напрасны.

Наверно, меньше твердости в граните,
И в монументе меньше непреклонности...
Я не молю уже о благосклонности -
Покой и безмятежность мне верните.
 

Блеск ненайденного руна,
Заставлявший аккорды брать,
Отмерцал, но звенела струна,
Цепь из звеньев зла и добра,
С каждым днем становясь тяжелей,
От мысли, что шли не за тем мы.

Так стану ли я жалеть
Эти белые хризантемы...
 

Сквозь дождь, туман и дыма гарь
Струился мягкий свет -
В ветвях запутался фонарь,
А звездочка в листве.

И если все вернуть назад...
По замыслу планет
Мне нужно было "да" сказать,
А я сказала "нет".

Не слыша в шуме городском
Веления судьбы,
Я заглянула в гороскоп,
Напрасно, может быть.

И снова мне дала совет
Вечерняя звезда,
Ответить нужно было "нет",
А я сказала "да".

И больше подсказать, как жить,
Светила не хотят.
До этих дней еще свежи
Укусы на локтях.
 

Так что же тоскливей, чем дождь в октябре,
Назойливей мухи в жару,
Бессмысленней, чем лихорадочный бред,
Печальней заломленных рук?

Так что же порочней, чем замкнутый круг,
Всех сказок о зле и добре,
И что ненавистней узды и подпруг,
Летящему ветра быстрей?

Но вот наконец-то мосты сожжены,
А всюду - равнина и сушь...
И так безысходен ответ тишины
Для всех неприкаянных душ...
Что может быть хуже постылой жены? -
Да только постылый муж.
 

Полночь онемела,
А любовь в тиши
Безрассудно смело,
Струнами души,
На четыре такта
Плакала, звеня:
"Мой любимый, как ты,
Мой любимый, как ты,
Мой любимый,
Как
ты
можешь
без
меня..."
 

За окном тоскливо и на сердце мерзко,
От свечи чадящей тень на образах,
Отставной поручик, господин Обресков,
Рвал всю ночь бумаги и в камин бросал.

Там дрожало пламя, словно в лихорадке,
Язычками строки норовя слизнуть,
А жена Наталья плакала украдкой.
Вытирая часто за слезой слезу.

Занималось утро, солнца первый лучик
Пересек альбомы желтою тесьмой.
Господин Обресков, отставной поручик,
Дочитав, зевая, разорвал письмо.

От чужих признаний не осталось строчек,
И Наталья стихла, всхлипы не слышны,
Прошлое исчезло и не опорочит,
Не смутит покоя молодой жены.

Долг мужской исполнив, он поднялся резко,
От стихов остались пепел да зола.
Отставной поручик, господин Обресков,
Позвонил, чтоб Дунька чаю принесла.
 

То ли от тревоги ночи,
То ли от вина,
Только слышу - тихо очень -
Бродит тишина.

Ей давно б угомониться,
А она не спит.
Не прогнется половица,
Дверь не заскрипит.

Так и бродит между нами,
Как полночный вор,
Пробираясь временами
В стихший разговор.

С осторожностью излишней
Спрячется меж штор,
И никто ее не слышит
И не знает, что

В сумраке тревожной ночи,
Слова лишена,
Очень тихо, тихо очень
Бродит тишина.
 

Я, как с похмелья, от тоски недужный,
Скриплю зубами, чтоб не застонать:
Мне позарез ее увидеть нужно,
Но кто же знает, где сейчас она?

Для этой трижды непутевой бабы
Семь верст - не крюк. Сомненья позади -
Какие там права, свободы - я бы
Ее на цепь, ей-богу, посадил.

Ну как мне объяснить заразе этой?
Седьмые сутки сумрачен и трезв,
Я даже не могу читать газету -
Ее увидеть нужно позарез.

Я ей простил бы старые обиды,
Нисколько добротою не кичась,
Я просто не могу ее не видеть,
Но кто же знает, где она сейчас.
 

Я не видела Баграма,
Город, может, и неплох,
Говорят, что там тепло...
Только пуле в девять граммов
Что жара, что холода.
Эта дикая мадам,
Ко всему, большая дура -
Ей плевать, куда лететь:
Наши это, или те,
Где война, где авантюра,
Кто грозит, кому грозят...
Юности моей друзья
Там сейчас, в Афганистане.
Из-за них болит душа -
Вдруг какой-нибудь душман
Выстрелит, с него же станет.
А в стрельбе он знает толк...
Что ему весь этот долг,
Наш, интернациональный?
Нечего душой кривить,
Появленье шурави
Не считает он нормальным...
Ну, а что же делать мне?
От тревоги каменеть
И надеяться упрямо,
Что, конечно, повезет?
Чтобы, несмотря на все,
Вы вернулись из Баграма.
 

То слева, то справа по борту шли беды,
И мы поминали то бога, то черта,
А тот, кто от страха и качек был бледным,
От злости и рома стал смелым и черным.

И вот этот берег желанный, и снова
Земле под ногами до одури рады,
Врата нам мерещились рая земного,
Но то оказалось преддверием ада.

И кто мог подумать, что бога и черта
Мы будем еще поминать многократно,
Что будем завидовать нищим и мертвым,
Готовы на все, чтоб вернуться обратно.

Когда из трехсот нас осталось сто двадцать,
Надежда пропала найти Эльдорадо,
И стали уже голоса раздаваться,
Что дона Гонсало повесить бы надо.

Но старый пройдоха опять посулил нам
В Кадис возвращенье и груду наживы,
И мы побрели, согласившись бессильно,
Измотаны, трезвы, но все-таки живы.

В Кадисе сто песо пожертвовать бедным
И свечку поставить Святому Хуану
Я клялся, и небо смягчили обеты -
Нас семеро душ подошло к океану.

Солеными брызгами в лица бросал он,
Как раньше земле, мы ему были рады,
И, видно, от радости спятил Гонсало,
Сквозь брызги чуть слышно шептал: "Эльдорадо".

Нет спасенья от тоски щемящей,
Настигают всюду грубые лапищи.
Каждый день смотрю в почтовый ящик,
Но меня никто не любит. И не пишет.

Я измучена дилеммой:
Заглянуть - не заглянуть.
Ах, конвертик, вожделенный,
Держит он меня в плену.
И наперекор рассудку,
Говорящему: "Не верь",
Я четыре раза в сутки
Поднимаюсь снизу вверх.

И смирившись с непомерной данью -
Мы с тоскою в положении неравном,
Я плачу бесплодным ожиданьем,
Каждый день плачу, покорно и исправно.

То с надеждой, то с опаской
Открываю ящик свой,
Но напрасно жду на Пасху,
А потом на Рождество...
И ношу ненужный ключик
Сверху вниз и снизу вверх.
Может, так оно и лучше?
Может, так оно и лучше,
Может, так оно и лучше -
Вечно жить в плену химер...
 

Устав от вечной суеты,
Перебирая дни, как четки,
В воспоминаниях нечетких
Ищу я в прошлое мосты.

То год не тот, то час не тот,
Все зыбко, призрачно, неточно,
И непоставленная точка
Над буквой "и" меня гнетет.

Не все свершилось, что могло...
Подумаешь, какая драма.
Звеневший долго и упрямо
Душевный крик почти заглох.
Не все свершилось, что могло...

С надеждой в сердце по утрам
Листала я "Психоанализ",
И чтоб сомнения унялись,
На исповедь ходила в храм.

Но Бог не стал, а Фрейд не смог
С душой моею разбираться...
Не в силах описать все вкратце,
Храню непосланным письмо.

Я отошлю его тебе
Когда-нибудь... Но не теперь.

Ах, Милорд, мне душно и не спится, 
Я решила написать письмо. 
Сердце бьется раненою птицей, 
А виною - наш проклятый смог. 

Помните, накинув плащ широкий, 
Прижимали Вы меня к груди... 
Не надейтесь на мои упреки. 
Я до них не буду снисходить.

Вы, Милорд, давали слово чести
И за взгляд сулили миллион, 
А потом уехали в Манчестер... 
Что за город? Да и есть ли он? 

Я хотела посмотреть на карте - 
Ключ, увы, потерян от бюро... 
Обещали Вы вернуться в марте, 
Не могу не взяться за перо.

Ах, Милорд, от жизни беспросветной, 
Как ночная лондонская мгла, 
Я пошла к гадалке за советом, 
Но ничем она не помогла. 

Первое письмо дала прочесть ей, 
И от слов ужасных замер пульс, 
Это произносится "Манчестер", 
А писать же надо "Ливерпуль".

Ах, Милорд, Вы знаете, конечно, 
Только смогом вызвана тоска, 
Потому слова "Целую нежно"
Вам в моем письме не отыскать.

Я ничуть о прошлом не вздыхала, 
И душа не плавилась в огне. 
Жаль, давно засох букет фиалок 
(Ваш букет фиалок) на окне.
 

После жизненных цунами
Понимается острее -
Хорошо, что между нами
Лишь пространство, а не время.

Километры - не столетья,
Так что можно в кои веки
Захотеть преодолеть нам
Только горы, только реки,

Только гул аэродрома,
Равнодушный и беззлобный,
И уклад чужого дома,
Ненавистный до озноба.

В небе сером и беззвездном
Полоса восхода - раной,
Я надеюсь, что не поздно,
И жалею, что не рано.

Так безропотно годами
Я несу разлуки бремя.
Хорошо, что между нами
Лишь пространство, а не время.
 

Я жила довольно тихо,
В общем-то без опасений,
Но вмешался случай лихо
На исходе дней осенних:
И проблемы друг за другом,
Их теперь не миновать,
Под глазами полукругом
Залегает синева.
От раздумий нет покоя,
А всему виною случай -
Я дотронулась щекою
До щеки твоей колючей,
Закружились дни и ночи,
Время года поменяв,
То длиннее, то короче
Стали сутки для меня.
Изменить судьбу не можем
Ни свою и ни чужую,
Или раньше, или позже
Снова тихо заживу я.
И тогда вопрос отпустит,
Что же лучше для меня -
Вспоминать тебя без грусти
Или с грустью вспоминать.
 

Осень, вечер, последний шанс,
Колода карт некрапленых...
- Как называется этот пасьянс?
- Вроде, "Могила Наполеона".

Не играю, запал не тот,
Но к картам рука привычна.
За спиной советует идиот,
Будто его касается лично.

Шашек-то в руках не держал,
А лезет, болван, с советом...
Господи! Когда дурак и нахал -
Что же опаснее в мире этом!

Дама треф легла хорошо:
Захочешь - не сделать лучше...
Еще бы он от меня отошел,
Так нет, советует, жизни учит.

Кольт, вот жалость, дома забыл,
Пальнуть бы вверх для острастки...
Глянул - ну, рожа! Без капель зубных
Больно смотреть - людоед из сказки.

Черт! Вогнал советами в транс...
У нас, в джентльменском клубе,
Нельзя разложить спокойно пасьянс,
И не узнаешь - "любит - не любит".
 

В дом мой старый, обветшалый
Я его не приглашала,
Не ждала в тот вечер никого,
А оно в квартиру влезло,
На краю присело кресла,
Завело неспешный разговор.

Что обуза небольшая,
И ничуть не помешает:
Мало ест, не пьет, шаги тихи.
И его не замечая,
Буду я за чашкой чая,
Как всегда, писать свои стихи.

Самым правильным решеньем
Было - гнать его в три шеи,
Деликатность подвела. И вот
Я подумала - ну ладно,
Пусть гостит, раз ненакладно.
У меня теперь оно живет.

Если честно, поначалу
Я его не замечала,
Но потом в душе вскипела злость,
Вышло вот какое дело -
Мне за чаем не сиделось,
Не писалось, даже не спалось.

Никаких от гостя выгод,
А уже неловко выгнать,
И привыкла я к нему притом.
Из угла хожу я в угол,
Мысли черные, как уголь...
Не пускай кого попало в дом.
 

У меня непруха снова:
На руках марьяж бубновый -
Соберу, конечно, взятки, но не все...
Слишком много заказал я,
А сперва казалось мало -
Видно, зря я за игру сегодня сел.

Вот беру я кисло прикуп -
Хоть зайдись истошным криком:
Слезы горькие, могила - не расклад;
Так сижу, мрачнее тучи,
Подо мною стул скрипучий...
Влез в игру и сам себе теперь не рад.

Раз - бросаю наудачу...
Ест глаза мне дым табачный -
Я в тоске смотрю сквозь эту пелену:
Соберу свои едва ли,
А сосед мой, ну каналья,
И когда успел мне в карты заглянуть.

Визави косит украдкой...
Есть надежда на девятку,
Только зря, из них никто не умастит.
Остается вспомнить матерь,
Сбить свечу и сдернуть скатерть,
Когти рвать и за собою сжечь мосты.

По брусчатке и канавам,
Где открыто, где обманом,
Пробираюсь я в укромный уголок.
Надо мною тьма густая,
Звезды сотнями считаю
И надеюсь на счастливый эпилог.

В стороне мелькали тени.
В синяках, в грязи, без денег
Я стоял и слушал - где-то вдалеке
Раздавались звуки вальса.
Туз червей в руках остался...
И пошел я, как и вышел - налегке.
 

Говорят, что не напишешь,
Говорят, что очень гордый,
Совершенно справедливо,
Я такого и люблю.
Но, пожалуйста, потише -
Слышу первые аккорды,
И звучит неторопливо,
Прихотливо старый блюз.

За минутою минуту
Я припомню, только смутно,
За окном сгустился вечер,
Словно хочет укорить,
И меня магнитом тянет
Заглянуть к подруге Тане,
Перемолвиться о вечном,
Помолчать и покурить.

Этот мир несовершенен,
Он одно из отражений,
Ну а где же первозданный,
Где основа из основ?
Обольщенные надеждой,
И философ и невежда,
Мир искали, Богом данный,
Не из отзвуков и снов.

Без вестей и без известий
Нестерпимо ожиданье,
Этот мир, в какой-то мере,
Нереален и суров.
Но, собрав однажды вместе
Блюз, тебя, подругу Таню,
На минуту я поверю
В наилучший из миров.